Многоножка - [11]

И той было что ответить. Она — как учила её бабушка — задрала нос вверх и отрапортовала громко и весело:

— Меня зовут Тамара Суржикова! Восьмой класс 76-й школы! Пятнадцать лет! И я хочу поставить здесь спектакль!..

…Громкие слова её были вновь встречены молчанием.

— Меня Серёжа звать. Там, на шкафу — Нюра Колодкина, а этот увалень — Костя.

— Очень приятно, — подтвердил «увалень» Костя.

— Что до «поставить спектакль»… — продолжил Серёжа, — Света пыталась, и у неё не вышло, а она — дочка Виктора Саныча. Вот при нём было клёво. А заменить его никто не смог.

— Был тут один «молодой руководитель», — подал голос Костя, — кто-то из политических, что ли. Хотел здесь снимать пропагандистские ролики под депутатов и на этом зарабатывать. Света ему бойкот объявила, и мы с ней, естественно, тоже. Он и сбежал. Больше не появлялся…

— А другой всё время требовал снимать всякую чушь, и всегда был недоволен, — поделилась Нюра. — Потом он к двум девочкам приставать начал, и Света его в шею погнала.

— А третий был ни о чём, — снова заговорил Серёжа. — Давал нам задания и уходил бухать. При этом сделали, не сделали — нисколько его не волновало. На такого надеяться себе дороже.

— И что, он до сих пор руководит?

— Да кого там… Ушёл в запой и месяца три уже не появляется, вот клуб и развалился окончательно. Людей-то и так было не очень много… после предыдущих придурков.

— А почему Света сама не станет руководителем? — Тамара прошла вперёд и присела на большой предмет, покрытый пыльной тканью.

Ей ответил Костя Соломин:

— Она говорила, что у неё склад ума не такой, чтобы кем-то руководить. Человек она хороший, но просто не подходит для такого.

Тамара вздохнула носом. Стикер ехидно ухмылялся, чувствуя, как стремительно падает её уверенность. И это злило.

— Видишь, в чём ещё проблема? — подытожил Серёжа. — Не столько в людях, сколько в тех, кто всех соберёт вместе, сплотит и скажет, что делать. В театральном без таких людей — никуда.

— Ну так давайте сами попробуем, — сказала Тамара негромко, — иначе «Стаккато» закроют. Ведь если сюда может прийти кто-то… ну совсем уж отстойный. То давайте делать всё сами. Сами будем ставить спектакли и играть их. И тогда клуб снова заживёт.

— А если кто-то не захочет играть — кто его заставит? — задала резонный вопрос Нюра, до сих пор не слезающая с Гардеробуса.

Вопрос был настолько неожиданным, что Тамара замолчала.

— Она права, — кивнул Костя, зевая и прикрывая рот ладонью. — У самих у нас ничего не получится.

— Но зачем заставлять, если человек сам хочет играть?

— Ну хорошо, — согласился Серёжа. — Вот смотри: ставим мы, например, «Алладина». Я играю роль джина из лампы. Появляюсь во втором действии, но вот что-то мне сегодня ну никак не хочется… Давайте-ка лучше без меня отрепетируете, кем-нибудь замените меня, а я потом отыграю…

— А у меня парень вдруг приехал, — присоединилась к нему Нюра, — я его так давно не видела, так не видела! Давайте сегодня без Жасмин сыграете…

— И как я буду играть один? — возмутился Костя. — Может, отменим репетицию да чай пить будем? Авось завтра отыграем как надо…

И вся троица посмотрела на Тамару в ожидании.

Та сникла, поняв, что ей пытались сказать ребята.

— Но… как тогда вас всех заставлять, если то один не хочет, то другой…

Ей ответили тройным хором:

— А у Виктора Саныча получалось!

3. На ноги!

Тамара знала меру, поэтому давала имя далеко не каждой вещи.

К примеру, каждой вилке и ложке в доме своё прозвище придумать сложно: в квартире Суржиковых все столовые приборы были одинаковыми на вид, так что Тамара даже не пыталась выделить среди них какие-то необычные. Кружку свою — высокую, прозрачную, с нарисованной змейкой, — она тоже никак не называла, оставив её просто кружкой. А вот саму змейку назвала Лисовиной. Про себя, конечно — потому что обращаться к нарисованной змейке не приходило в голову даже Тамаре.

В чём была разница? В том, что имена получали лишь предметы, единственные в своём роде. Каждый из Тамариных стульев был совершенно неповторимым, не говоря уж о её Стикере и Зонтулье, а уж Чаёвникер и вовсе настоящий раритет, откопанный на чердаке на даче. Как же такой — и никак не назвать?!

А ещё у Тамары был фотоаппарат. Совсем небольшой, старенький, (хоть и цифровой), но настоящий, её собственный фотоаппарат, на который Тамара фотографировала всё, что ей нравилось. Только не людей. Потому что фотографии людей Тамаре совсем не нравились. Камера носила гордое, и даже слегка зловещее имя Люциорус.

История появления в «Стаккато» Ксюхи Денисовой связана именно с ним.

Во вторник Тамара впервые привела в «Стаккато» Агату, до сих пор не очень уверенную в том, что она куда-то хочет. Поддавшись уговорам, она согласилась, что всё равно ничем особым не занята после школы, и стала первым человеком, которого Тамара завербовала в клуб.

— Ты сюда что, ещё кого-то приведёшь?! — спросил у неё под конец дня Серёжа.

Тамара утвердительно тряхнула головой.

— Ещё четырёх человек — и «Стаккато» будет жить! Поставим что-нибудь и выступим! А уж «гуру» найдётся, не волнуйтесь!

Костя и Нюра переглянулись.

— Плакало наше спокойствие, — вздохнул «глупый» Соломин. От его замечания Агата ещё больше смутилась.