Многоликий. Олег Рязанский - [88]

   — Отсидеться за нашей спиной надумали?

   — До сего времени Москва всё больше за спиной Рязани отсиживалась. — Корней побагровел от гнева, задрал гордо бороду.

   — Ладно, ладно, боярин, — сказал успокаивающе Дмитрий Иванович. Он чувствовал, что посол сказал не всё, но не мог понять, почему тот медлит. Было ясно, что несказанные слова и есть то главное, ради чего послал князь боярина. Не настолько же наивен Олег, чтобы предполагать полное неведение москвичей о движении войск Мамая в придонских степях.

   — Ещё велел сказать тебе мой князь, что Ягайло Литовский намерен соединиться с Мамаем за Окой-рекой.

Видимо, это и было главной целью посольства. То, что вышел хитрый лис Ягайло скрытно из Литвы и шёл, минуя союзные Дмитрию княжества, огибая Смоленск, московская сторожа давно обнаружила и донесла. Но вот где он хочет соединиться с Мамаем, лазутчики не вызнали. Сообщение было чрезвычайной важности. Дмитрий снял со своей руки перстень с огромным камнем и протянул его боярину. Камень сверкнул кровавым светом и померк в жирной ладони Корнея, принявшего перстень с поклоном.

   — Передай Олегу Ивановичу мою братскую благодарность. Иди. Тебя проводят.

Степан выскользнул из шатра вслед за Корнеем. Догнал его у самой коновязи. Хотел спросить об Алёне, но вдруг подумал, что всё повторяется, как навязчивый сон, — и коновязь, и разговор об Алёне, и возможный отказ, — и заговорил о другом:

   — Боярин! Ты всегда был мудрым советником князю. Молю: пади ему в ноги, убеди выступить за Русь!

Корней ответил, не глядя на Степана:

   — То наши, рязанские дела, а ты ныне московский.

   — Сегодня нету удельных дел, всё нынче единое!

   — Рязань — не удел, а великое княжение!

   — Боярин, оглянись! Неужто не видишь, что надвигается сеча великая, может быть, главная во всей гиштории земли Русской? — Степан обвёл рукой бесчисленные шатры, окружившие Коломну.

Вокруг всё кишело: верхоконные и пешие, гонцы и ополченцы. И все они были молчаливы и сосредоточенны, совсем не напоминая обычно гомонливую, языкатую московскую толпу, в которой не то что великому боярину, иному князю не проехать, не пройти без того, чтобы не услышать о себе что-нибудь едкое.

Боярин невольно остановился, и Степан воспользовался этим:

   — Если даст Бог, живы из сечи выйдем...

   — Что тогда? — прервал его Корней, резко обернувшись. — Сватов зашлёшь? А я их собаками со двора! Об Алёне забудь, как о родине своей забыл! Ты её на московские милости променял, а дочь мою — на блудницу-ключницу! Тьфу! — Боярин плюнул под ноги Степану и пошёл навстречу слугам, подводившим коня.

Степана словно ожгло — значит, и до Рязани дошла молва о Лукерье. Да, не зря говорят: доброе слово на устах сохнет, а дурное вороном летит...

   — Распяли меня на слабости моей, распяли... — прошептал он и медленно побрёл в шатёр.

Говорил Дмитрий Иванович:

   — Вот и подошли мы к тому делу, что завещано нам от пращуров наших! Подошли не с пустыми руками: идут к нам воины со всей Руси. Я жду не менее ста тысяч! — Дмитрий повернулся к Боброку и склонил голову. — Исполать тебе, воевода, что сумел ты со Степаном Рязанцем за считанные дни оповестить всех союзных нам князей!

Боброк поясно поклонился.

Великий князь продолжил:

   — Все вы знаете, что у Мамая больше нас воев. Но в этом бою счёт пойдёт особый: они грабить идут, мы — свою землю защищать!

Шатёр взорвался громкими криками. Дмитрий поднял руку, призывая к тишине.

   — Славу кричать потом будут те, кто в живых останется. Поражения не жду — или смерть, или победа! — Он опять властным движением руки заставил молчать воевод. — Нам сейчас о другом думать надобно — куда пойти от Коломны, чтобы Ольгерда от Мамая отсечь, не дать им соединиться.

Глава тридцать пятая

Получив сообщение Олега Рязанского о намерениях Ягайлы, переданное с боярином Корнеем, Дмитрий Иванович не сразу оценил всю его огромную важность.

Первым делом он порадовался, что, вероятно, Олег, который должен был вместе с Ягайлой соединиться с Мамаем у Оки, передумал, исходя из своих, одному ему ведомых расчётов. Может быть, именно боярин Корней, сообщив о громаде войск, собранных под московские стяги у Коломны, повлиял на решение. Или возникли иные причины, но Олег от союза с врагами Руси отказался. Честь ему и хвала, хотя и не вошёл он в союз с Москвой. Всё равно очень важно, что рязанские полки не пойдут против московских.

Но внезапно, словно озарение, появилась у Дмитрия Ивановича догадка — как использовать сообщение Олега Рязанского с наибольшей выгодой. Дмитрий сделал ход, который ставит его вровень с великими полководцами древности: он двинул все войска от Коломны на запад, к устью реки Лопасни.

Рати шли стремительно, вбирая в себя по дороге припозднившихся, как в половодье вбирает река ручейки. Ягайло понял это именно так, как и рассчитывал великий князь, — намерение всей огромной, дотоле невиданной на Руси силой ударить по литовским войскам, — и остановился в нерешительности под Одоевом, в нескольких переходах от Лопасни. Там и простоял до самой Куликовской битвы. Этим хитрым ходом Дмитрий провёл и Мамая: тот вышел на сближение с Ягайлой, но, узнав о броске русских, не устоял перед искушением ударить их по левому крылу, казавшемуся беззащитным. Мамай ускорил продвижение, но русские, ожидая этого, ночью вышли берегом Дона к устью Непрядвы и перешли Дон в обход татар.