Многоликий. Олег Рязанский - [127]

...Весть о том, что идёт Москва, ещё только расползалась от деревни к деревне, когда княжич Фёдор в сопровождении десятка гридей прискакал к дому Марьи.

Дворовая девка, завидя княжича, вместо того чтобы отворить ворота, побежала в дом с криком:

— Марья Васильевна, приехали!

Марья вышла. Фёдор не был у неё больше месяца — отец отрядил его скрытно сопровождать войско Тохтамыша и доносить с гонцами обо всех передвижениях.

Вечером, когда уже спустилась на землю тёмная осенняя ночь, со двора выехал целый поезд: гриди, холопы верхами, каждый вёл за собой навьюченную лошадь, дворовые девки, тоже верхами, подоткнув длинные юбки, и, наконец, сама Марья в мужском одеянии, стремя в стремя с княжичем.

Даже в темноте было видно, как сияют в улыбке её белые зубы, как сверкают глаза, как льнёт она при каждом удобном случае к едущему рядом княжичу.

Устроились в непроходимой чаще густого ельника, за надёжными засеками, в наспех отрытой землянке. Здесь счастливая Марья на две седмицы, всё время московского налёта, получила княжича в полное своё распоряжение. Она лучилась счастьем, не понимая, что жадностью ласк, ненасытностью, неуёмностью уже пресытила Фёдора и что он изнывает в нежных силках её объятий.

   — Этого Дмитрию я никогда не прощу! — Олег Иванович расхаживал по изгаженной малой палате своего терема. — Нижегородский князь просто стакнулся с Тохтамышем, а ему ничего!

   — Нижегородский Дмитрию тесть, — напомнил боярин Кореев.

   — Сам знаю.

   — А раз знаешь, великий князь, зачем гневаться. Выплеснул на тебя злость Дмитрий Иванович, можно и о переговорах подумать.

   — Если ты ещё хоть раз заикнёшься о переговорах с Москвой, я тебя до конца жизни в отчину отправлю!

   — Воля твоя, Олег Иванович. Я не заикнусь. Жизнь тебе сама скажет.

   — Молчи! — Князь закричал, словно Кореев был ключником или дворским. — Почему в хоромах нет ни баб, ни девок, ни холопов? Давно пора порядок навести, мы уже второй день, как вернулись! — И тем же злым голосом спросил: — Где Фёдор?

   — Он с Марьей в Солотчанском бору в землянке жил.

   — Знаю! Обрадовался, дорвался до бабы! Сейчас где он?

   — Прикажешь послать?

   — Не нужен он мне, я знать хочу, где мой сын и наследник обретается. — Олег Иванович хмыкнул. — В землянке с бабой!

Кореев поднялся на возвышение, где лежал поваленный кем-то малый престол, поставил его, смахнул пыль.

   — Думаешь, я сяду на опозоренное место, в чужое говно? — опять взвился криком Олег Иванович.

Кореев спустился с возвышения.

Великий князь подбежал, вскочил на верхнюю ступень, ногой пнул престол, тот со стуком покатился вниз.

   — Вот так бы Митькин престол!

На шум вбежал стольник с выпученными от усердия глазами, готовый служить, бежать, выполнять...

   — Почему до сего часа не убрали? Пшёл прочь.

   — Не стой, аки жена Лотова, соляным столбом, — усмехнулся Кореев, проходя вслед за князем.

За тридцать лет он привык ко всему. Знал, что вспышка гнева у Олега Ивановича чем яростнее, тем короче.

И действительно, когда он нашёл великого князя на гульбище, тот был уже спокоен.

   — Думаю, надобно набрать в полки молодых парней и отправить на межу, в сторожевые сотни, дабы воинскому умению обучались у бывалых воинов.

   — Полагаешь, вдругорядь придёт Дмитрий?

Великий князь молча покачал головой, словно удивлялся, до чего же недогадлив верный соратник, и, ничего не сказав, пошёл на женскую половину.

«Мечтает об ответном ударе», — понял боярин, сокрушённо вздыхая.

Ведать подготовкой новых полков великий князь поручил Фёдору. Кореев, увидев, как рьяно и, главное, разумно взялся за дело княжич, понял, что не заметил в юноше того, что углядел в нём отцовским взором великий князь. Именно тогда и стал Епифан величать Фёдора не княжичем, а князем. А вскоре и вся Рязань стала называть его «молодой князь»...

В конце зимы Марья, смущаясь, сказала Фёдору, когда тот, выбрав время, заглянул к ней: она в тяжести.

Девушка вся светилась радостью — пять с лишним лет не беременела, а тут сподобил Господь. Никак, в лесной землянке понесла.

   — Толкается уже! — сказал она с улыбкой.

   — Чего радуешься? — огорошил её вопросом Фёдор. — Твой сводный брат — мне сводный брат. Теперь твой сын ему кем будет — племяшом? Совсем в родстве запутались, ни стыда, ни Бога в мыслях.

   — Со мной спать — о Боге не думал, а дитё шевельнулось, вспомнил? — упёрла руки в пополневший стан Марья.

   — Кто ты, чтобы меня попрекать?

   — Мать твоего будущего выблядка! — в запале бросила Марья. Она так ждала Фёдора, так мечтала, что поведает ему радостную весть. Он обнимет, приголубит, скажет ласковые слова, поведёт в ложницу, проведёт крепкой, но нежной рукой по животу и, может быть, прислушается к тому, что происходит там, — а он? Накричал!

Нет, она никогда не мечтала о том, что вдруг как-то повернётся судьба и станет она его женой. Слишком велико расстояние от сына великого князя до дочери огнищанина. Но порадоваться вместе, ощутить себя отцом...

   — Ты меня спросила, когда к знахарке не пошла, дите решила оставить? — резко спросил Фёдор.

   — А чего я должна была тебя спрашивать?

   — Как чего? — растерялся княжич. — Вроде я не последний человек.