Многоцветные времена [Авторский сборник] - [4]

Вечером к юрте, где сидел Ваттола, прибыла толпа туркменов.

— Воды не хватало, иолдаш, — нам не хватало всегда воды, а теперь пришли киргизы…

— Но ведь они кизыл-баши, — сказал неопытный москвич, наблюдавший инеров, — уговорите их уйти обратно.

— Они не трусы, — отвечали туркмены, потупившись, — их больше, и они не уйдут. Если будет так дальше — уйдем мы: нам нечего делать на пустых колодцах, и у скота нет травы, — у киргизов с собой приведены все стада…

Ваттола сказал, что все будет улажено. Туркмены ушли. Он знал, что это за киргизы и сколько их. Тысяча сто киргизских семейств, вооруженных до зубов, перекочевали из района Мангышлака в Туркмению. Он сел на лошадь и с тремя милиционерами из Иомудов поехал на их кочевья. И когда он увидел их костры и одиночных всадников в скошенных шапках с крыльями, он вспомнил еще, что это бежали от революции на юг готовые на все киргизские баи, не желавшие социализма.

Ваттола стоял на холме и смотрел на дым, поднимавшийся из юрт иного образца, чем иомудские. Громадное солнце горело на его лице германо-италика. Разве он не распутал столько азиатских узлов до сих пор благополучно? Он тронул коня камчой и поехал тихо к вечерним кибиткам. Милиционеры следовали за ним в некотором отдалении.

В городе Ваттола сказал нам:

— Я получил бумагу — ехать учиться в Москву — мне! — вы понимаете — мне! учиться! Я стал азиатом — я забыл, как выглядит Европа. Я даже не знаю, как я буду жить без пустыни.

Точное описание путешествия из Кара-Калы в Кызыл-Арват в ночь с 25 на 26 мая с. г. на полутонке системы «Форд»

Я знал человека, который, что бы ни рассказывал, всегда рассказывал с преувеличением. Так как это выходило местами очень убедительно, ему верили. Силой обстоятельств я сейчас поставлен в такое ложное положение: что ни напиши — все покажется преувеличением. И, однако, во всем описании не будет ничего лишнего, только то, что я сам видел и ощущал.

Надо сказать, что горы в этих местах, особенно на закате, представляют какую-то битву цветных скал. То ли особое падение солнечных лучей, то ли особое устройство каменных выступов и скал, но трех разных цветов скопища камней сходятся друг с другом одновременно, а в провалах по горизонту лежит цепь, от которой будто только что отступило море Великого Потопа, и ковчег вот-вот пристанет к высочайшей вершине этой цепи, подчеркнутой и перечеркнутой какими-то огненными росчерками заката. Другой вид этих мест — это горы белые, до тошноты на глаз мягкие лунные, какие-то с кратерами и треугольными вершинами, стоящие отдельно, всевозможных величин. Между ними шныряет дорога, то проваливаясь, то взлетая и поминутно поворачивая.

По такой вот дороге и должны были ехать мы ночью 25 мая. Ни один столичный литератор не описывал этой дороги, и все же она литературна настолько, что потребовала целого отступления, прежде чем могла быть введена в очерк.

Грузовик-полутонка не заключает в себе ничего особенного. Стенки платформы, достаточно расшатанные непрерывными рейсами по горной дороге, были схвачены веревками. Рядом с шофером поместился я, в этом узком помещении необходимо было особо спасаться от толчков и не мешать управлять шоферу, потому что иной толчок под руку в опасном месте грозил нам аварией. Кроме того, по сиденью все время перекатывались чьи-то громоздкие часы, которые мы везли в починку в Кызыл-Арват и которые не влезли ни в один карман, и спрятать их было решительно некуда. В. Л. Луговской, мой спутник, завладел всей пустой платформой и, сев прямо на пол, отдал себя на растерзание бешеным броскам машины, причем единственно, что он предпринял в защиту себя, это пропустит под руки веревки, охватывающие стенки грузовика, и стал похож на спускающегося на парашюте человека, запутавшегося в веревках парашюта и прыгающего безостановочно с дерева на дерево. Я положил правую руку на раму дверцы, стекло которой было опущено, и шофер, очень невеселый парень с измученным лицом, пустил мотор. Нас сразу тряхнуло основательно и понесло в темноту. Все эти приготовления не были вовсе комическими, ибо дорога ожидала нас самая серьезная.

Итак, мы отправились. Впереди машины шли две белые полосы света от фонарей и освещали окрестность очень приблизительно. Скоро тряска стала неимоверной. Мы въехали в белые лунные скалы. Они все превратились в меловой зверинец, показав такое громадное количество скошенных морд, лап и падающих решеток, что я не удивился, увидав, что мы мчимся прямо в черный ров, взявшийся неизвестно откуда посреди дороги. Я хотел схватить шофера за руку, но справился с этим обманом зрения и удержался на месте. Это была просто черная тень, походившая на канаву, как нарисованная. Этих канав-теней, пересекавших дорогу, становилось все больше. Иногда автомобиль пробовал перепрыгнуть их, иногда замедлял ход, и тут я заметил, что шофер не столь спокоен, как я думал. Наконец, прыгающая дорога, на которой уклона нельзя было разобрать из-за бледноцветной и обесцвеченной окончательно светом наших фонарей почвы, пересеченная не фантастическими, а очень обыкновенными рытвинами и тенями, так вошла в глаза, что их стало ломить от бесконечного однообразия, рассеянного света и скачущих в нем тысяч мелких меловых песчинок.