Много шума вокруг волшебства - [9]

Рочестер подошел к билетному окошку.

– На дилижанс в Оксфорд садилась молодая леди? – как можно небрежнее спросил он.

– Что-то не припоминаю, – ответил старик, почесывая седую голову. – Туда ехали только джентльмены. С одним джентльменом ехала его кухарка, но она была не леди и уж точно не молодая.

Как ни странно, Трев неожиданно встревожился. Молодая и неопытная девушка одна на улицах Лондона в такое позднее время! Он вспомнил, как она взмахнула золотой монетой, которую он ей дал. А может, носильщики обокрали и бросили ее где-нибудь. Трев чувствовал бы себя виноватым, если бы бедная девушка оказалась в беде. Нужно поставить кого-нибудь в известность, что она не прибыла в пункт назначения.

Конечно, если Люсинда умышленно задумала своим портретом Рочестера восстановить против него все общество, он должен был злиться на нее, но даже уличные проститутки не заслуживают той участи, которая может подстерегать их на улицах города. Уж он-то прекрасно знал об этом. Приняв решение, Трев вернулся к своему экипажу и, убедившись, что портшез с девушкой так и не появился, приказал Мику вернуться к роскошному дворцу герцога Мейнуаринга.

– На что вы намекаете, черт побери? У меня пропала дочь?! Да вы представляете, сколько сейчас времени?

Прислонившись к мраморной колонне, украшающей портик герцогского дома, и лениво скрестив ноги, Трев достал из внутреннего кармана сюртука золотые часы, намеренно внимательно посмотрел на циферблат и кивнул.

– Половина третьего ночи, ваша светлость. Рановато для того, чтобы вернуться с бала, но, полагаю, человек, у которого столько обязанностей, как у вас, вынужден ограничивать часы своего развлечения.

Подкалывание и без того находившегося в дурном расположении духа герцога не способствовало мирному продолжению разговора, но Трев достаточно долго торчал на холоде у дверей, дожидаясь его возвращения. Дворецкий не впустил его в дом. И кто-то должен был заплатить за это оскорбление, даже если это будет лично его светлость.

Аристократы, которые считают себя правой рукой самого Создателя, не вызывали трепета у Трева, хотя герцог Мейнуаринг выглядел весьма внушительно в своем завитом и напудренном парике и в шелковом вечернем наряде. Уже далеко не молодой, герцог не имел ни одной унции жира, а его глаза были умными и проницательными. Не хотелось бы Треву встретиться с ним в темном переулке.

Но вот кто действительно произвел на него сильное впечатление, так это грозная матрона, облаченная в бархатные одежды и увенчанная высоким головным убором. Одним своим появлением она внушала трепет. Черт, будь он на месте девушки, тоже бы сбежал из дома.

Трев испытал нечто вроде сочувствия к озорнице, когда герцогиня соизволила заговорить. Лед в ее голосе мог заморозить любого мужчину.

– А почему, собственно, вас так заботит местонахождение моей дочери, сэр? – с королевским величием поинтересовалась она.

– Любого мужчину заботит безопасность по отношению к леди, оказавшейся ночью на опасных улицах Лондона, ваша светлость. Возможно, до вас доходили слухи о разбойниках и грабителях, которые рыщут по ночам. – Трев заметил, как стоящий в дверях лакей вздрогнул и дал знак кому-то внутри. Он не удивился бы, если бы через мгновение по лестнице спустился целый полк кавалеристов. Его все еще должны были пригласить войти, даже при том, что он назвал себя. – Но если вам это безразлично…

Его прервал мелодичный голос девушки в белом, которая, словно видение, возникла в дверном проеме.

– Мама! Синда уехала! Несколько часов назад она сбежала в Шотландию!

В Шотландию?! Черт побери! Значит, он понапрасну торчал на холоде все это время. Девчонка его провела. Она нарочно назвала носильщику портшеза ложный адрес, чтобы сбить его с пути, и поехала вовсе не в «Красный лев», а на пристань. Уж не сошла ли она с ума!

Нет, она точно ненормальная, и он определенно свернет ей шею!

Герцогиня пронзительно вскрикнула, воздушное создание в белом заплакало, а герцог громовым голосом стал отдавать приказания. И через мгновение в окнах огромного дома тревожно заметались огни зажженных ламп.

Считая свой долг исполненным и видя, что готовится более тщательный поиск, чем мог обеспечить сам Трев, он ушел, помахивая добытой в бою дубинкой, как тростью. Похоже, в аристократических семьях привыкли время от времени терять своих отпрысков, так что его случай не такой уж необычный, как он думал.

Ему стало неприятно, что он так ошибся, но слишком задерживаться на бессмысленных сожалениях он не привык. Ошибки следует исправлять, и в следующий раз он не станет недооценивать изобретательную художницу, которой удалось провести его.

Треву было уже тридцать два года, и на вечную жизнь он не рассчитывал. Он едва не потерял глаз при отдаче выстрелившей пушки, чуть не умер от раны в грудь, нанесенной рапирой, и чудом извлек свою ногу невредимой из пасти аллигатора. Если он хочет прожить оставшееся ему время, лелея жену и воспитывая юных Рочестеров, которые должны будут унаследовать его состояние, ему стоило приступить к этому немедленно, пока из него еще песок не сыплется.

Но ни одна приличная женщина не приблизится к нему, когда на нем висит обвинение в убийстве. Ему позарез необходимо поговорить с автором этого проклятого портрета и заставить ее признаться при свидетелях, что она стала участницей гнусного заговора его деда и что раньше никогда его не видела.