Много шума из косметички - [13]

И с этого дня началась ее ужасная жизнь.

Вера вставала ни свет ни заря, доила корову, готовила Федору завтрак, работала в огороде. Поначалу у нее все получалось из рук вон плохо, но Федор бил ее за каждый промах, и она понемногу освоила нехитрую деревенскую работу.

Когда как-то вечером он залез в ее постель, Вера попыталась отбиться, едва не теряя сознание от отвращения. Федор лез напролом, дыша на нее застарелым перегаром, она дергала его за волосы, молотила кулаками по лицу, понимая в душе, что ничего не поможет, но не могла покориться, такое он внушал ей отвращение. От ее сопротивления он тихо зверел и бил все сильнее, тогда она укусила его в плечо – сильно, до крови, так что зубам стало больно.

– Ах ты… – вскрикнул Федор и отшатнулся.

Она успела только перевести дух, как он снова появился с ножом в руках.

– Щас всю рожу перережу! – взвыл он дурным голосом и взмахнул ножом.

Она успела закрыться, и он полоснул по запястью. От вида собственной крови она не потеряла сознание, но так ослабела, что не могла больше сопротивляться. Федор взял ее, не применяя больше силу.

На следующее утро она едва смогла встать, до того сильно он избил ее. От того случая на руке у нее остался шрам, а в душе – стойкая мутная ненависть. С того вечера она поняла, что сопротивляться бесполезно, и терпела его, сжав зубы.

К Федору время от времени заезжали какие-то подозрительные люди, он разговаривал с ними вполголоса, потом прятал в подвале мешки и ящики. Как-то приехал толстый красномордый полицейский на мотоцикле с коляской. Федор называл его кумом, они пили до самого утра мутный вонючий самогон. Утром, когда полицейский уехал, Федор самодовольно заявил:

– Видела, где у меня полиция? Так что гляди, Верка, будешь выкобениваться – расскажу Кузьмичу насчет твоей Лидии. Ты ведь наверняка в розыске, по убийствам дела долго не закрывают, так что загремишь на зону… ты на зоне не была, не знаешь, что это такое! Там из тебя дурь быстро выбьют! А если надумаешь от меня сбежать – далеко не уйдешь, тебя ко мне же вернут, и уж тогда я тебя так излупцую – век помнить будешь!

И тогда Вера поняла, что эта ее новая жизнь – навсегда. Да и была ли когда-то другая?

Копая огород или доя корову, она иногда замирала на мгновение и пыталась вспомнить, кем она была прежде. Да и была ли когда-то та, прежняя жизнь? Работа в банке, хорошо одетые, уверенные, обеспеченные люди, дорогие рестораны – все это казалось теперь Вере нереальным, фантастическим вымыслом, вроде иностранного фильма, который смотрела когда-то давно. Вот бесконечные сорняки, с которыми она боролась на огороде, вот мычанье коровы, резиновые галоши на ногах, от которых у нее появились кровавые мозоли, – это было реальностью, грубой, безысходной реальностью.

Иногда, просыпаясь по утрам, она воображала, что окажется сейчас в своей городской квартире, но реальность тут же разрушала эти мечты: рядом раздавался храп Федора или слышался его же хриплый крик:

– Вставай, Верка, вставай, тетеря сонная! Корову доить пора!

Поначалу Вера иногда останавливалась перед мутным треснувшим зеркалом и изумленно смотрела на свое отражение.

Кто эта изможденная, преждевременно постаревшая деревенская тетка в сатиновом халате или в поношенном ватнике? Неужели это она, Вера?

Потом она перестала смотреться в зеркало – к чему лишние расстройства? Она уже привыкла к своей новой жизни и не представляла, что в ней что-то может измениться. Даже грубые, потные объятия Федора, его хриплое дыхание, пахнущее чесноком и перегаром, принимала без прежней ненависти, с тупым животным безразличием.

И вдруг минувшей ночью все изменилось.

Она увидела в окне поезда лицо Лидии.

Та была жива и, по всей видимости, здорова.

Вера не могла понять, как такое возможно. Ведь она своими глазами видела труп с разбитой головой! Конечно, она не врач и не могла убедиться, что Лидия мертва. Она даже не проверила ее пульс – просто не могла заставить себя прикоснуться к телу.

Но сейчас она даже не хотела ломать голову над этой загадкой.

Важно было одно – над ней больше не висит обвинение в убийстве, значит, она может вернуться к своей прежней жизни, может вернуться к Кириллу!

На фоне этой радостной мысли темным облачком мелькнуло воспоминание о том, как Кирилла вели трое людей в черных костюмах, но она решила, что это позднее найдет какое-то объяснение.

Проснулась Надежда, когда поезд подъезжал к Петербургу. За окном всходило солнце, народу в туалет толклось немерено, так что Надежда только обтерла лицо тоником, потом припудрила и накрасила губы. Ничего, доедет до дома, а там уж – под душ! Может быть, еще и мужа застанет… ох, соскучилась, три дня не виделись!

Иван пил чай, сидя на месте Лидии, самой ее в купе не было.

Надежда собрала постель, вернулась Лидия и положила на столик дорожную косметичку. Женщины взглянули друг на дружку и рассмеялись. Косметички были совершенно одинаковыми – этакие объемистые кожаные торбочки на молнии. Надежда брала свою только в поездки, в обычную дамскую сумочку она не влезала. А так можно уместить много мелочей, необходимых в дороге.

Поезд резко тряхнуло на стыке, Надежда едва удержалась на ногах, Иван выронил стакан с чаем, хорошо, что пустой. Он нагнулся, толкнул головой столик, косметички свалились на пол.