Много добра, мало зла - [186]

Цюнхуа, присев на корточки, сожгла ритуальные бумажные деньги на месте бывшего угольного завода, а потом зажгла курительную палочку у входа в крепко-накрепко запечатанную шахту. Она сделала два шага вперед, сложила руки и закрыла глаза, мысленно она произнесла имя Чуньшу, сердце сжалось. Она отвесила три земных поклона, в душе зародилось чувство стыда. Уже давно не было той колющей боли, которую она испытывала поначалу. Цюнхуа подумала, что это она – бесчувственная, но ничего не могла поделать, боль становилась все слабее, и хотелось бы, чтоб болело больше, да не получалось. А сейчас, каждый раз, когда она произносила имя Чуньшу, нервничала, опасаясь, что и это слабое сердцебиение однажды исчезнет.

Слава Богу, сердце дрогнуло, отчетливо и ясно.

Жена Дабао стояла неподалеку, она нетерпеливо крикнула в сторону Цюнхуа:

– Закончила или нет? Если поздно придем, все новые модели раскупят!

Цюнхуа не произнесла ни слова.

Женщины шли одна за другой, через какое-то время жена Дабао заговорила первая:

– Думаешь о мужчине?

Цюнхуа хлопнула ее по заднице, та рассмеялась и, обернувшись, сказала:

– А я вот думаю, прямо как сглазили! По ночам постоянно снится, как мы с мужиком в постели кувыркаемся.

Увидев, как покраснела Цюнхуа, жена Дабао довольно крикнула:

– Эх, мать, да еще и не с одним и тем же!

Цюнхуа ответила:

– Ну так выйди за кого-нибудь замуж.

Колышащюеся тело жены Дабао остановилось, она строго сказала:

– Не выйду! Посмотри, кто из вдов осмеливается выйти замуж? Ведь тогда ни гроша не получишь, а я не хочу быть первой, – сделав паузу, она снова развеселилась: – Так видела ты во сне мужчину или нет?

Цюнхуа догнала ее и замахнулась, собираясь дать пощечину ветреной невестке, но рука замерла на полпути.

Та захохотала:

– Все-таки думаешь!

Угольная шахта быстро осталась далеко позади, за поворотом они увидели реку, спускавшуюся из деревни Таньчжуан и тихо и осторожно вытекавшую из леса.

– Как ты думаешь, куда она течет? – спросила Цюнхуа.

Жена Дабао не ответила.

– Куда течет эта река? – снова спросила Цюнхуа.

Жена Дабао долго смотрела на нее, а потом сказала:

– Дурью маешься! Как говорится, «кто любит есть пресное, зря заботится о соленой редиске».

5

Вывеска ресторанчика Хуана, специализирующегося на говяжьем мясе, казалось особенно древней: постоянные ветры, дожди и копоть сделали свое дело.

Цюнхуа постоянно мерялась силами с этой вывеской: она пристально смотрела на вывеску, а вывеска смотрела на нее. Ноги пару раз дрогнули, но она не сделала ни шагу. Все из-за Чуньшу, ведь каждый раз, когда они ездили на рынок, первым делом останавливались в ресторанчике Хуана. Через пару раз вкус говядины, которую тут готовили, нашел место у нее в душе, и, не дожидаясь призыва Чуньшу, она уже сама первая заскакивала внутрь. Ей не хотелось экономить эти деньги для Чуньшу! А еще она ощущала комфорт и удовольствие. А сейчас все поменялось, каждый раз, когда она доставала деньги, перед глазами вставало окровавленное лицо Чуньшу.

Через какое-то время Цюнхуа все-таки потерпела поражение в борьбе с вывеской. Так или иначе обед все равно будет и придется где-нибудь тратить деньги. Она спокойно вошла, села и заказала одну пиалу. Хозяин заведения поинтересовался, надо ли добавить мяса. Цюнхуа покачала головой. Тот снова спросил, не надо ли еще положить лапши из крахмала. Цюнхуа опять покачала головой в ответ. Тонкая, белая лапша из крахмала, говядина табачного цвета, прозрачный говяжий бульон – Цюнхуа сначала вдохнула аромат, который любила больше всего, очень сильный, яркий, прямо небо и земля, аромат крайне дикий по сравнению с мягким теплом и светом домашнего стола, не менявшихся испокон веку. А если добавить две ложки пробирающего насквозь жгучего перца, а также душистый перец, вызывающий онемение костей, то кажется, что весь мир сошел с ума.

В один присест Цюнхуа с причмокиванием съела свою порцию, отдохнула немного, дыхание ее было словно готовый вырваться наружу пар, губы незаметно подрагивали.

Жена Дабао, эта глупая женщина, хотела зайти лишь в лапшичную в конце улицы, только они попали в город, как она, суетливо торопясь, помчалась туда, да еще и Цюнхуа за собой тянула, приговаривая, какая там вкусная лапша. Цюнхуа же упорствовала, она вырвала руку со словами:

– Не пойду и все тут!

Они договорились встретиться в магазине одежды после обеда, и жена Дабао тут же унеслась прочь. Цюнхуа не любила такую лапшу, ее хотя было и много, но вся какая-то пресная, никакого желания есть.

Цюнхуа встала, расплатилась и спросила:

– А где у вас туалет?

Толстый повар поднял руку:

– Там.

Осторожно закрыв дверь, Цюнхуа подошла к раковине и, глядя в зеркало, широко открыла рот, проверяя, чистые ли зубы. Наклонившись над раковиной, она глубоко вздохнула, Цюнхуа достала из кармана губную помаду и выкрутила ее, лицо покраснело: оно горело, словно на муку рассыпали красный перец. Внутренне собравшись, она продолжила выкручивать помаду, руки и губы дрожали, только она со всеми предосторожностями накрасила губы, как в дверь с грохотом постучали.

Цюнхуа так испугалась, что чуть помаду не выронила.