Много дней впереди - [8]
Шапка мне понравилась. У меня никогда раньше не было такой, и ни у кого из ребят я не видел ни в Москве, ни здесь.
— Вот правильно… Правильно, что запасаетесь зимней одеждой, — раздался откуда-то сбоку мужской голос.
И в зеркале за моей спиной вырос Фёдор Григорьевич.
— Да, запасаемся, — ответила ему мама, хотя и без того было видно, что мы покупаем. — Только вот, знаете, никак детские пальто не привезут с базы, совсем голый у меня Женька на зиму. В телогрейке здесь ведь не проходишь.
Фёдор Григорьевич слушал её и улыбался, а она ничего такого смешного не говорила, по-моему. Он поулыбался, а потом вдруг снял с меня ушанку, развязал и отогнул поднятые кверху меховые уши.
— Ещё вот так надо померить, обязательно, — сказал он. — Наглухо, с завязками, как зимой придётся носить.
Что ему надо от меня?! Мне, например, совершенно ясно: ушанка в самый раз…
Но когда мама бантиком завязала у подбородка тесёмки, шапка оказалась тесноватой. Пришлось переменить на номер больше. Здорово, оказывается, голова у меня растёт! Но в этой, в другой, что взяли, было совсем хорошо, просторно и тепло. Я снова подвязал на шапке уши да так в ней и остался, а старую держал в руке.
— Значит, берём эту? — сказала мама. — Ты только говори: тебе удобно или, может быть, ещё померяем? Потом поздно будет, если окажется мала.
— Удобно, удобно, удобно, удобно! — сказал я. — Пожалуйста, никакой другой мне не надо.
— Нет, эта годится ему, — заметил Фёдор Григорьевич, точно ему покупали, а не мне. — Но вы дома, Нина Игнатьевна, тесёмки обрежьте и пришейте одну, длинную, сплошную… Так удобней зимой: не надо на морозе голыми руками возиться с завязками.
— Я видела: тесёмка тогда просто натягивается через голову туго и держит шапку, — ответила мама, открыла сумочку и пошла в кассу платить деньги.
Она отдала чек продавщице, вернулась к нам, и Фёдор Григорьевич снова заговорил с ней:
— Почему же вы себе такую же не берёте? Шляпка вас не спасёт, не надейтесь… Это вам не Москва; тут зимой все женщины в ушанках ходят и в платки кутаются…
— Мне обещали достать беличью, — ответила мама. — Знаете, с длинными-длинными ушами. Такая, пожалуй, всё же лучше для женщины.
— Да, конечно, и вам пойдёт, не беспокойтесь!..
Мы выбрались из толчеи, вышли из магазина, и я даже зажмурился — так ярко светило солнце. А когда открыл глаза, Фёдор Григорьевич оказался рядом, он вышел следом за нами.
Мне надо было знать, сколько уже времени, и мама посмотрела на часы. Она их недавно купила. «Заря» — хорошие часы, минута в минуту ходят. Мы проверяли, когда по радио передают из Москвы сигналы. Пять раз «тии-тии» и напоследок коротко — «ти». Мне мама обещала подарить настоящие часы, если я хорошо кончу восьмой класс. Этого ещё так долго ждать, что я и не жду.
Было на часах пятнадцать минут одиннадцатого.
— Надо скорей к Кристепу!.. — заторопился я. — Мы в кино на двенадцать хотели…
— Куда же так срочно? — спросил Фёдор Григорьевич. — Почти два часа до начала сеанса.
Мама достала из сумки две новенькие блестящие монетки — сорок копеек. Десять копеек — на билет, а тридцать — на конфеты. В кино есть буфет; я покупаю там шоколадные, когда хожу, или пирожное.
— А шапку давай мне… Я унесу её домой и сразу переделаю, — протянула мама руку.
Я обе свои руки положил на голову:
— Нет, не дам… Я пойду в этой. Старая у меня очень холодная: голова мёрзнет.
Мама и Фёдор Григорьевич переглянулись и засмеялись.
Да, вот она смеётся, а когда принесла домой новое пальто — вот это, в котором она сейчас, — сразу его надела и долго не отходила от зеркала, и так смотрела, и так… Даже на стул перед зеркалом лазила, чтобы получше себя разглядеть. Довольная была. А мне нельзя?..
Я пошёл в новой шапке. Мама и Фёдор Григорьевич остались стоять на том же месте, у крыльца магазина, и продолжали разговаривать.
…Во дворе у Кристепа было пусто.
Только Сольджут лежал у порога, грелся на солнышке. Он открыл один глаз, навострил уши и посмотрел на меня… И вдруг зевнул во всю пасть.
Я стоял и не знал, пустит он меня в дом или нет.
— Сольджут… — позвал я. — Сольджут, а ты помнишь, как я кормил тебя хлебом? Нарочно выбрал самую большую на столе горбушку. Помнишь?..
Я говорил, смотрел на него, а он внимания не обращал, и непонятно было, помнит или забыл. Кристеп в окно, наверно, меня увидел, выскочил навстречу.
На нашем сеансе должны были показывать картину про то, как двое ребят и одна девчонка, совсем малышка, жили на даче… И ещё у них был Дружок — так они свою собаку звали. Ну, играли все вместе, всюду Дружок с ними бегал, однажды кашу им помогал варить… А когда ребята с дачи возвращались в Москву, они своего Дружка запрятали в чемодан и дрожали, как бы он в чемодане не залаял. Он-то не залаял, только скулил потихоньку, а вот сами ребята в спешке и от страха похожий чемодан, чужой, прихватили. А Дружка кто-то другой унёс. В самом конце он случайно нашёлся. Там ещё смешно, как им по объявлению несли всяких собак, когда Дружок был уже с ними. Одна девчонка даже кошку притащила…
Кристеп этот фильм три раза видел, и я не меньше, ещё в Москве. Но ведь вместе мы ни разу не смотрели, так что решили сходить. И потом, интересно же сидеть в кино и знать, что будет впереди, кто что скажет и что сделает.
