Мне снятся небесные олени - [19]

— Нынче возле конторы встретил учительницу, — с серьезным видом рассказывал Мада. — И понял — нравлюсь я ей. Пожалуй, сватов зашлю…

Все так и покатились со смеху. Мада после Смерти жены жил у своего племянника. Говорили ему: женись, мол, возьми какую-нибудь старушку, все легче будет. Но Мада только отмахивался: «А ну их…»

Тамару Дмитриевну, учительницу, все знали. Добрая, веселая девушка. Вот только с глазами у нее что-то неладно, моргала часто, словно подмигивала. Об этом и рассказывал Мада:

— Смотрю — идет. Светленькое платьице на ней, насквозь просвечивает. На ногах обутка смешная — каблуки, как иголки, в землю насквозь уходят. И идет — как на цыпочках, упасть можно. Ну, да я не об этом… Гляжу, улыбается вроде. Улыбалась-улыбалась и раз… подмигнула! Я, конечно, удивился. Давно мне девушки глазки не строили, а тут вдруг такими синими подмаргивает!.. Она что-то залепетала по-своему, а что — понять не могу. Потом раз — и снова мне подмигнула! Я опять удивился. Огляделся по сторонам, назад обернулся — никого. Оказывается, точно, мне она подмигивала! Завтра же сватов зашлю!

Отсмеявшись, мужики послали Маду следить за варевом, а сами, взявшись за руки, завели хоровод. Запевалой выбрали дедушку Бали, В молодости он хорошо справлялся с этой ролью, пусть тряхнет стариной. Соблюдая приличия, дедушка Бали начал песню с восхваления охотничьих достоинств Ургунчи. Конечно, Бали маленько загибал, вознося Ургунчу, но это беда не большая, можно простить слепому, привыкшему видеть в мужчине прежде всего кормильца не только своей семьи, но и тех, у кого его нет. Может, добрые слова подействуют на Ургунчу, и он почаще будет вспоминать, что он тоже мужчина?

Дедушка Бали пел, голос его становился все громче; хоровод, постепенно ускоряя темп танца, дружно вторил ему.

Вот уже танцоры закружились так быстро, так стремительно, что петь стало невозможно. Слова сменились резкими ритмичными выкриками, напоминающими хорканье оленей. Кто-то не выдержал темпа, разомкнул руки, свалился на землю. А пляска все продолжалась и продолжалась…

Мада, убедившись, что варево готово, прокричал вороном, созывая на трапезу.

Хоровод замер; люди отдышались немного. Потом все стали изображать стаю птиц, прилетевшую на зов собрата. Женщины, раздобыв где-то угля, вымазали ребятишкам лица, руки, чтобы они больше походили на воронят. С клекотом, карканьем все приблизились к костру.

Ели, громко чавкая, обжигаясь, похваливая мясо и Ургунчу.

После трапезы снова начались игры и танцы. Мужчины увлеклись стрельбой из лука.

— Стреляй в меня! — кричал Шилькичин председателю артели. — Не отвык ли я?

Черончин натянул лук и пустил стрелу. Шилькичин ловко увернулся, и стрела, не задев его, пролетела мимо. Ребятишки сбегали за этой круглоголовой стрелой, предназначенной для охоты на бурундука. Черончин снова натянул лук. Шилькичин и на этот раз увернулся.

— Ты как горностай!..

— Вставай на мое место, — предложил Шилькичин.

— Нет, не получится у меня! Пусть Ганча попробует…

— Смотри в оба! — предупредил Шилькичин Ганчу и выстрелил. Хотя Ганча был тонким и гибким, но не было у него нужной сноровки, стрела попала в полу зипуна.

— Убьешь! — закричал Ганча и отскочил в сторону. — Ну ее, эту игру, останешься еще без глаз…

Парни прыгали с шестом в высоту, а ребятишки — через аркан, который вращали в руках две девочки.

Раздался крик ворона — зов на продолжение проводов амикана. В руках у Мады была медвежья голова. Острым ножом он осторожно вынул сначала один глаз, потом другой и под одобрительные возгласы завернул их в бересту, велел отнести в лес и захоронить по старинному обряду — на могильном помосте. Голову передал женщинам, коротко приказав: варите!

Четверо охотников понесли медвежьи глаза, как человека, ушедшего в Нижний мир. На молодой лиственнице сделали две глубокие зарубины и вложили туда глаза:

— Дедушка, дай нам удачи! Примани нам новую добычу!.. Дедушка, дай нам удачи! Примани нам новую добычу!

Съев мясо с головы, череп оплели ерником и тонкими тальниковыми прутьями; совершили особый обряд — борьбы с медвежьей головой.

— Амарча! Где Амарча? Иди сюда! — Смущенного, растерянного парнишку вывели на середину круга. — Ну, сынок, не подведи. Ты должен стать кормильцем своей бабушки, померяйся силами с хозяином тайги. Будет ли он бояться тебя? Не стесняйся, тут все свои. Разве ты не хочешь стать удачливым охотником, кормильцем своей бабушки?

— Хочу!

— Ну, поборись тогда, а мы посмотрим!..

Амарча навалился на череп, но тальниковые прутья были сплетены так, что уронить его было невозможно.

— Хо! Амикан не поддается! — кричали болельщики. — Силен хозяин тайги!

Амарча снова навалился на череп, но тот только раскачивался из стороны в сторону и никак не ложился на землю.

— Амарча, разве ты не умеешь бороться? Ноги-то твои для чего? — подсказал кто-то.

И, как в настоящей борьбе, Амарча заплел своей ногой обе «ноги» головы, положил ее на бок. Раздался одобрительный возглас. Амарча коленом прижал голову к земле и поднял руку, как победитель.

— У, расти большой, Амарча! Из тебя выйдет настоящий охотник! — похвалили его.