Мне повезло - [56]

Тогда, в первый раз, для меня, приехавшей из Африки, увидеть Италию, Венецию, Рим было все равно что высадиться на Луну. Все там так отличалось от привычной для меня тишины, далеких горизонтов, безбрежного звездного неба. Италия показалась этаким невероятным скопищем людей, которые постоянно куда-то спешили и вдобавок так громко разговаривали.

Эта первая встреча и удивила меня и развеселила: все смеялись, шутили, повсюду ощущалась радость жизни, даже на грандиозных политических дискуссиях, происходивших повсеместно — и на улицах, и в помещениях.

В сущности, в обсуждение политических проблем итальянцы вкладывали такую же страсть к спорам и горячность, как и в обсуждение футбольных матчей.

Но с некоторых пор споры, особенно политические, стали более резкими, злыми, а люди — более напряженными, не такими располагающими к себе, как раньше. Наш прекрасный народ, такой веселый, такой открытый, теперь замкнулся в себе, словно отгородился ставнями от внешнего мира. Сегодня в Италии царит атмосфера буйства и горечи, напоминающая мне порой мою первую поездку в страны Востока.

И все же я продолжаю чувствовать себя стопроцентной итальянкой и счастлива, что это так. Еще и потому, что я храню верность идеалам отца. Живя в Тунисе, он мог бы решить все проблемы, приняв французское гражданство. Это облегчило бы его положение и отношения с людьми, положило бы конец тысячам мелких неприятностей и ущемлений, которые пришлось вынести нам во время войны. Но отец не пошел на это и всегда повторял: «Я родился итальянцем и останусь им».

Странно, но мои родители даже дома говорили по-французски, поскольку учились во французских школах. И мы тоже говорили по-французски. Короче говоря, я принадлежу к семье сицилийцев, накрепко привязанных к Сицилии и Италии и в то же время франкоязычных.

Так что я не могу и не хочу окончательно отречься от Италии и отдать предпочтение Франции. Из уважения к отцу. А также потому, что еще в Тунисе я, девчонка, мечтала узнать Италию, Сицилию, обрести свои корни. Могла ли я отказаться от всего этого?

Я сохраняю свое итальянское гражданство и налоги плачу в Италии. Итальянское гражданство и у обоих моих детей. Правда, у сына двойной паспорт, потому что родился он в Англии, однако на вопрос о гражданстве отвечает, что он стопроцентный итальянец и всегда чувствует себя итальянцем.

Но жить я хочу в Париже. Потому что здесь мне хорошо, этот город мне по душе. Париж, как и Рим, — часть той «высадки на Луне», какой были для меня вступление в мир кино, отъезд из Африки. И действительно, начав работать в кино, я поселилась в Риме, но постоянно ездила в Париж. Теперь я живу в Париже. На набережной Сены у меня небольшая квартира. По-моему, я решила переехать сюда (из прежней квартиры на улице Фобур Сент'Оноре, что за площадью Звезды), соблазнившись балконом, выходящим на Сену, и волшебным ночным зрелищем: отсветами, которые проплывающие мимо речные трамваи бросают на стены и потолок моей гостиной. Вечерами я гашу все лампы, убираю все звуки, выключаю радио и телевидение и наслаждаюсь этими перемежающимися желтыми, красными, голубыми бликами и следующей за ними абсолютной темнотой — этими «контактами третьего вида», в общем, сказкой.

Париж — язык моего детства, мое обучение грамоте. А когда я стала взрослой, он даровал мне свободу. В Риме я жила за городом и постоянно зависела от автомобиля. Здесь, в Париже, я могу ходить пешком, пользоваться метро, проделывать километры и километры по его бесконечным тротуарам, что дает мне, наконец, чувство свободы, ощущение, что я личность. Во Франции, в отличие от Италии, уважают артистов. Я могу ходить одна по улице, и никто ко мне не пристанет. Ни разу на меня не набрасывались репортеры, гоняющиеся за сенсационным кадром. И неправда, что меня не узнают. Наоборот, люди мне улыбаются, но не нахальничают. Лишь иногда кто-нибудь отпустит мне комплимент и подойдет поближе, чтобы сказать, что он видел тот или иной фильм с моим участием.

Однако парижане ужасные снобы: они считают себя пупом земли. Правда, сейчас они научились вести себя менее заносчиво, чем лет десять или двадцать назад. С некоторых пор здесь стали более любезными даже таксисты.

Как гостья этого города, я не могу не сказать «браво» Шираку, так как считаю, что он был и остается прекрасным мэром. Благодаря ему в городе сегодня людям оказывается множество самых разнообразных услуг. Прежде всего здесь всегда открыты все библиотеки. Мне приятно, что я друг Ширака и знакома с его женой и дочерью.

В Париже мне нравится умение удивительно радушно принимать иностранцев. В квартале Марэ, в котором я живу уже пару лет, полно американцев, англичан, итальянцев — гостей временных или, как я, почти постоянных.

И правильно, что город очень хорошо контролируется. Кое-кто считает, что здесь слишком много полиции, а я думаю: хорошо, что здесь столько полиции, ибо это значит, что люди могут ходить куда им заблагорассудится в любое время без особого страха. Ну, бывает, конечно, и здесь, особенно на станциях метро, какой-нибудь сумасшедший или наркоман убивает случайного прохожего, который, возможно, всего лишь отказал ему в сигарете (нечто подобное имело место в 1994 году). Но это уже трагедия, присущая так называемым мегаполисам: чем больше город, тем больше в нем живущих (или умирающих от нищеты и одиночества) людей и тем выше опасность насилия. Примером в этом отношении могут служить большие американские города.