Мне повезло - [43]

Он спрашивал что-то о длине моих волос, а я отвечала: «Если их распустить, они будут на десять сантиметров выше пояса». А он: «Значит, ваши волосы закрывают спину почти до талии. А какого они цвета?» Я отвечала: «Темно-каштановые». Он поправлял меня: «Недостаточно сказать, что они темно-каштановые. Я бы сказал, что они у вас каштановые с огненным отливом. К тому же ваши волосы не из тех, что гладко и безжизненно ниспадают на грудь и плечи. Это живые волосы, их волны повторяют контуры вашей фигуры».

Мне хорошо запомнилось это интервью: я ходила к Моравиа на виа делль'Ока. Там я видела и Эльзу Моранте — тогда его жену. Он был робким и интровертным, а я была еще более робка и интровертна, чем он. Я садилась в кресло, он — за письменный стол и, формулируя свои вопросы, отстукивал их на машинке. По мере того как я отвечала, он сразу записывал и мои ответы. Потом перечитывал все вслух… Помню, он был очень неловким: суетился, ронял пепельницы, настольную лампу, листки бумаги. Я чувствовала себя ужасно неуютно.

Но когда этот материал опубликовали, оказалось, что он привлек к себе огромное внимание: его перепечатали многие иностранные журналы. Дело дошло до того, что Моравиа впоследствии предложили расширить интервью и выпустить его отдельной книгой. В результате нам пришлось встречаться не раз, и он, как всегда, был робким и интровертным, а я, как всегда, чувствовала себя не в своей тарелке. И все же я испытывала к нему теплое чувство. Я видела его безоружным. Ему, как ребенку, не удавалось скрыть чувства, которые он не хотел делать достоянием посторонних.

Мне нравился этот способ интервьюирования. Я прикрывалась своим телом, как маской, и считала вполне оправданным интерес к тому, что было, в сущности, главным орудием моего труда. К тому же я немного забавлялась, смущая его, так как понимала, что моя внешность была ему небезразлична. И верно, в физическом отношении я была очень близка его женским персонажам. Я некоторым образом становилась элементом его творчества: такая вот смуглая, хмурая, строптивая и немного равнодушная. Такой я не только казалась, но и была на самом деле.

Потом мы встречались много раз. Отношения наши были не очень открытыми. Однако я читала в его глазах глубокое чувство, а он читал то же самое — в моих. Он понимал меня, как я, думается, понимала его, хотя об этом мы с ним никогда не говорили. Вообще мы были с ним во многом схожи.

В последний раз мы виделись с Моравиа на каком-то ужине. Он был, как всегда, нетерпелив, раздражителен, смущен. Я смотрела на него, и у меня перед глазами оживали воспоминания о тех давних рабочих встречах у него дома на виа делль'Ока.

Он был рад, что я снялась в «Равнодушных»: мне удалось сделать персонаж очень близкий тому, что он задумал и описал. Надеюсь, я ему понравилась…

И еще одного человека из тех, кого нет больше с нами, мне хотелось бы вспомнить. Это Симон Мизрахи, который следил за моей карьерой, после того как я переехала в Париж, и был страстным пропагандистом итальянского кино во Франции. Он отличался ужасным, взрывным, агрессивным, необузданным и невероятно пылким характером. При всем этом он безоглядно служил кинематографу вообще и итальянскому — в частности. Мизрахи создал фестиваль Аннеси — фестиваль итальянского кино во Франции — и познакомил французского зрителя с нашими выдающимися режиссерами от Франческо Рози до Коменчини, Болоньини, не говоря уже о Феллини.

Как много людей, бывших частью моей жизни, покинули нас навсегда. Однако, быть может, именно потому, что я никогда не ходила на похороны — кроме похорон Серджо Леоне и Лукино Висконти, — они еще здесь, со мной.

Амидеи со своей прекрасной седой головой непокорного льва.

Джерми с его честностью и грустью.

Ланкастер с удивительно светлым взором, которого мне никогда не забыть.

Стив Мак-Куин с его увлечением гоночными машинами.

Душевный и тонкий Рок Хадсон.

Валерио Дзурлини, необыкновенная чуткость и мягкость которого в конечном счете отняли у него жизнь.

Серджо Леоне, Феллини, Джульетта, Лукино…

Мы всегда вместе и держимся за руки — как в финальном хороводе поразительного фильма «8¹/₂».

Мужчины

На вопрос, какое ты любишь мороженое, обычно отвечаю: сливочное, ванильное, шоколадное, со взбитыми сливками… Почему нельзя так говорить о мужчинах? Впрочем, мужчины на вопрос: «Какая женщина вам нравится?» без малейшего смущения отвечают: «Брюнетка или блондинка, такого-то роста, с такими вот бедрами и с такой грудью…»

Что ж, отвечу на вопрос, какой мужчина мне нравится, и я. Мне нравится, чтобы мужчина излучал сексуальность. Вообще, я не люблю в мужчинах слабость, вульгарность, агрессивность. На меня действует не столько внешний вид, сколько нечто идущее от нутра и обычно отражающееся в глазах, во взгляде. По-моему, это и есть обаяние. Я не придаю большого значения внешнему лоску. Главное, чтобы манера одеваться, какой бы она ни была, не свидетельствовала об отсутствии внутренней гармонии. Она-то меня и волнует.

Теперь, должно быть, не составляет труда сообразить, какие мужчины мне нравились. Взять хотя бы Марлона Брандо… ну и Алена Делона. И конечно же, Жан-Поля Бельмондо, в него я во время съемок «Картуша» безумно влюбилась. Кое-кто приписывал мне также Уоррена Битти, но с ним у нас была действительно только дружба, и ничего более.