Млечный путь - [76]
«Не на десять, а на пять лет!» — чуть было не схватил Мансур этого болтуна, но сдержался. А тот продолжал разматывать свои воспоминания, соловьем заливался, все так же цепко держа Мансура за рукав:
— Наверно, помнишь, время было суровое. По голове не гладили за такие отклонения от линии. Но парень, конечно, сам виноват, сам в петлю полез. Ни имени-фамилии его, ни аула уже не помню. Прошло-то вон сколько лет... Правда, слышал потом, что после смерти Сталина вернулся он по реабилитации. Может, жив еще, а может, давно, как говорится, в бозе почил.
— Вон оно как... — протянул Мансур и отвернулся, чтобы скрыть пылающее лицо.
— А ты случайно не слышал эту историю? — допытывался Фасихов.
— Нет, — ответил Мансур, — не помню, чтобы в наших местах такое случилось. — Оттеснив словоохотливого попутчика, он вошел в купе.
Фасихов увязался за ним, решил, видно, довести свою историю до конца:
— Постой-ка, земляк, я ведь забыл сказать. Вот память дырявая! Помню, едва не поплатилась тогда партийным билетом одна девушка из райкома. Фамилия ее из головы вылетела, а звать, кажется, Марьям, что ли? Такая, знаешь, красивая и смелая... Кинулась защищать того непутевого председателя. Отделалась легко: дали выговор и перевели с понижением в другой район. Неужели не помнишь? Скандал-то на весь ваш район был...
— Что-то припоминаю. Не Марьям, а Марзия, кажется... Если про Марзию Шарифулловну говоришь, она много лет председателем райсовета работала в Каратау. Теперь на пенсии. Но, может быть, ты о другой рассказываешь... — Чтобы не оборвать Зануду грубым словом, Мансур забрался на верхнюю полку и повернулся спиной к нему. «Так тебе и надо, если не умеешь молчать и болтаешь с первым встречным», — ругал себя последними словами. А память уже сорвалась с привязи, поскакала-побежала по ухабистым дорогам молодых лет.
— Неужели опять мотор барахлит? — спросил Фасихов. — Нет? Тогда это... раз ту Марзию знаешь...
Назойливый вопрос его повис в воздухе.
...Был конец февраля пятьдесят четвертого года. Приехав ночным поездом в Каратау, Мансур чуть не на ходу спрыгнул с подножек и кинулся на знакомую с детства дорогу в родной аул, хотя мог дождаться утра на станции. Но ему не хотелось коротать ночь в холодном, неуютном здании вокзала. Если идти скорым шагом, то за два часа можно добраться до аула. Тоска по близким гнала его домой — где тут засиживаться всего в семи-восьми километрах от цели!
Дальнюю дорогу, пересадки на больших станциях, неудобства в тесных вагонах — все это он помнил как сон. На всю жизнь врезалось в сознание сладкое чувство обретенной свободы: вот с грохотом закрылись за ним железные ворота лагеря, и Мансур очутился один на один со сверкающим на солнце бескрайним снежным простором: иди куда хочешь, делай, что душе угодно! Еще не совсем поверив в истинность этого мига, он вытер рукавом тюремного бушлата слезы и лишь после повторного окрика таких же, как он сам, отпущенных на волю заключенных взобрался в кузов машины...
Свобода пришла внезапно, когда Мансуру предстояло еще целых полгода от темна до темна валить лес. Ночами, просыпаясь от какого-то внутреннего тревожного толчка, он начинал считать месяцы и недели, которые надо было еще прожить в неволе, и снова засыпал, не доведя эту горестную череду дней до конца. И вдруг чьей-то властной рукой счет был прерван, ворота лагеря распахнулись. Потому Мансур не успел послать домой телеграмму, а писать письмо не имело смысла, быстрее сам доедешь. К тому же за четыре с лишним года ни из дома ни одной весточки он не получал, ни ему самому не разрешали писать. Значит, нужно было бы написать очень подробное письмо, все рассказать и объяснить, на что у него перед дорогой не оставалось уже времени. Вот и приедет домой нежданно-негаданно, и тем радостнее будет встреча. Хотя у Нурании сердце чуткое, она наверняка чувствует, что Мансур жив-здоров и уже в пути. А ведь еще есть у них сын или дочь, отец с матерью, все они ждут его. Скорее бы узнать, сын или дочь встретит отца...
Лихорадочно перебирая в мыслях все эти горькие и одновременно радостные вопросы, Мансур ускорил шаги. Занесенная переметами снега, плохо наезженная после метели дорога уходила из-под ног, да и силы после четырех лет изнурительного труда были не такие, чтобы бежать вприпрыжку. Вот и надо идти не спеша, беречь надорванное сердце и явиться к родным не запаленной усталой лошадью, а с достоинством многое повидавшего, но несломленного человека...
Все, что было потом, Мансур даже врагу бы своему не пожелал.
На его осторожный стук в окно послышался приглушенный кашель, шарканье ног, засветилась лампа, но дверь ему открыла не сама Нурания, а неузнаваемо изменившаяся, постаревшая мать.
— Сыночек! — со стоном выдохнула она, приникая к нему худеньким телом.
Тут же, надсадно кашляя, подошел белый как лунь, весь трясущийся от беззвучного плача отец и тоже уткнулся головой сыну в грудь.
— Нурания?! — произнес Мансур, задыхаясь от слез.
Мать зарыдала в голос, а отец все гладил сына по небритому лицу, по запорошенной снегом понурой спине и силился что-то сказать, но слова застревали в горле.
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922 г. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Документальное повествование о жизненном пути Генерального конструктора авиационных моторов Аркадия Дмитриевича Швецова.
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Основу новой книги известного прозаика, лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького Анатолия Ткаченко составил роман «Воитель», повествующий о человеке редкого характера, сельском подвижнике. Действие романа происходит на Дальнем Востоке, в одном из амурских сел. Главный врач сельской больницы Яропольцев избирается председателем сельсовета и начинает борьбу с директором-рыбозавода за сокращение вылова лососевых, запасы которых сильно подорваны завышенными планами. Немало неприятностей пришлось пережить Яропольцеву, вплоть до «организованного» исключения из партии.
В сатирическом романе автор высмеивает невежество, семейственность, штурмовщину и карьеризм. В образе незадачливого руководителя комбината бытовых услуг, а затем промкомбината — незаменимого директора Ибрахана и его компании — обличается очковтирательство, показуха и другие отрицательные явления. По оценке большого советского сатирика Леонида Ленча, «роман этот привлекателен своим национальным колоритом, свежестью юмористических красок, великолепием комического сюжета».