Мизери - [13]

Он вложил ей в руку ком влажной глины и заставил бросить вниз. Потом бросил сам — последним. Их было двое над могилой. Кроме матери, у Светы не оставалось родственников в Петербурге. Сослуживицы матери потерялись за двадцать лет, что провела она на пенсии. Светин отец…

Отца у Светы не было.

Дома Игорь напоил ее водкой. Света не плакала. Он с удивлением вспомнил, что за десять лет их знакомства ни разу не видел ее слез.

«Уйди, — попросила Света, сидевшая прямо и невесомо на краешке тахты (он обнимал ее, страдая от невыносимо сладкого чувства, в котором жалость не могла заглушить радости, мучительной до темноты в глазах). — Иди домой».

«Я не могу тебя оставить, — бесстрастно, насколько мог, проговорил Игорь. — Нельзя так убиваться, Ланочка. Приляг. Усни. На, прими таблетку. Ты не спала три ночи. Я уйду, когда ты уснешь».

Она послушно проглотила таблетку и легла на спину, неподвижно глядя в потолок, где шевелился световой узор из бликов, отброшенных настенной лампой. Хрустальные подвески качались; Игорь, сидевший в кресле, поминутно менявший положение, то и дело задевал головой низко подвешенный светильник. Вытянувшись струной, с руками, скрещенными у живота, еле заметно дрожа, Света неотрывно следила за движущимся узором, плясавшим на потолке. Игорь все поглядывал на нее искоса, проверяя: уснула ли? Дрожь затихла. Дыхания не было слышно.

«Еще подожду и лягу вот тут, на кровати…» — решил он.

Узкая кровать матери, покрытая шелковым розовым одеялом, притягивала взгляд. Он отвел глаза.

«Надо увезти кровать. Будет напоминать…»

Игорь не был знаком со Светиной мамой. Он знал о ней лишь то, что она одна вырастила Свету и что болела она долго, теряя год за годом куски тела, ныне упокоившегося на дне…

«Дьявол!» — отогнал Игорь видение, вставшее с кровати, и подошел к Свете.

Она спала навзничь без подушки, высоко закинув голову. Тело ее медленно обмякало. Он нашел подушку и подсунул под шею. Щеки ее воспаленно горели. Губы пересохли. Он снял с нее юбку и аккуратно повесил на стул. Юбка была влажной от пота. Он пошел в ванную и вернулся с мокрым полотенцем. Пока возвращался, полотенце совсем остыло. Света не проснулась, когда, присев у ее ног, он начал вытирать пот, водя полотенцем от ступней к коленям, от коленей к бедрам — сначала плавно, спокойно, потом, поняв, что Светин сон беспробуден, — резко, жестко, короткими ритмичными касаниями, почти ударами, долго, пока влажная ткань не согрелась, став теплей его рук, ледяных и горящих одновременно. Тогда он отбросил полотенце и упал лицом в ее ноги, сухие, как прошлогодний камыш. Хрустальный узор на потолке застыл неправильной звездой. От тела пахло землей и аптекой. Он быстро разделся и взял его. Стон одинокого блаженства, утонувший в плотном комке мертвой хваткой закушенного полотенца, не был услышан никем.

Откатившись, он закрыл ладонями лицо. Так ему стало вдруг страшно, что она умерла. Но Света дышала глубоко и ровно, в горле у нее что–то живое хрипело, пробулькивая, и улыбка мелькала — та, неуловимая ее улыбка, которую помнил он всегда, которую, кажется, любил прежде, чем увидел ее в первый раз. На спящем лице улыбка эта выглядела чужой, пугающе живой.

Он, торопясь, оделся.

Зазвонил будильник, и Игорь долго метался по комнате, ища его, но так и не обнаружил. Будильник умолк, не разбудив Свету. Игорь отнес прокушенное полотенце в ванную. Намочил губку и вернулся к спящей. Быстро омыл ее. Натянул юбку, застегнул. Опустил свитер. Повернул на бок и сунул подушку под голову. Накрыл пледом, выключил ночник.

Ушел.

«Я извращенец», — думал Игорь, заводя машину в ночи.

Он со слабеющей яркостью еще раз переживал случившееся. Ничто из испытанного им в жизни не могло сравниться по глубине и длительности с тем, о чем он пугливо силился забыть, выруливая на проспект.

«Я жалкий извращенец».

Он застонал и нажал на газ. Июльская ночь крошила звездную мелочь, рассвет зевал холодной пастью, язык его дрожал над горизонтом, как багровое облако.

COMPOSITE VARIABLE (2) (СМЕШАННОЕ ПЕРЕМЕННОЕ)

— Сережа, как вы думаете, почему народовольцы убили Александра Второго? — спросила Света учителя физкультуры. Они вдвоем шли по проспекту, проталкиваясь сквозь толпу встречных.

— Ну… — сказал Сережа. — А вы не путаете меня с Самуилом Ароновичем?

Самуил Аронович преподавал в гимназии русскую историю. Он был старик. Света усмехнулась, мысленно поставив его на место своего спутника, озадаченного вопросом.

— Ну что вы, Сережа! Вас ни с кем не спутаешь. И все–таки, как вы думаете, почему?

— Баловались ребятишки, наверное.

Он резко выступил вперед, преграждая дорогу увальню, чей «дипломат» угрожал Светиному колену.

— …Самоутверждались, кто как мог.

— Там были не только мужчины, — продолжала Света. — Среди них находились и женщины. Была одна влюбленная женщина, была даже беременная. Ее не казнили, между прочим…

— Это вас дети пытают, что ли? — поинтересовался Сережа. — В этой гимназии, по–моему, собран цвет будущей… Пойдемте в кино, Светочка! — воскликнул вдруг он, отвлекшись афишей кинотеатра, надвигавшейся на них из переулка. — Я вам советую. Замечательный фильм! Стивен Кинг, острый сюжет…