Митридат - [26]

Губы Митридата затряслись от подступивших рыданий.

— Не смей так говорить! Не смей!.. Не смей!.. — с отчаянием в голосе выкрикивал он, топая ногами.

Это только рассмешило Антиоху.

— Дитис, посмотри: Геракл в гневе!

Старый слуга, желая смягчить ситуацию, предложил брату и сестре вина, налитого им в серебряные чаши.

— Во время праздника Диониса ссориться нельзя, — примирительно сказал он.

— Я не стану пить вино вместе с этой… с этой дрянью! — озлобленно вымолвил Митридат и взмахом руки выбил из рук слуги обе чаши, которые со звоном покатились по полу.

Дитис не знал, что сказать, глядя на свой хитон, залитый вином, и сокрушенно качая лысеющей головой. Антиоха весело рассмеялась.

— Ах, так! — процедил сквозь зубы Митридат, пятясь к стене, где стоял сундук. — Я отучу тебя смеяться надо мной!

Вытащив из-за сундука дротик, Митридат взял его на изготовку. Глаза юноши сверкали отчаянной решимостью.

Ощутив на себе этот взгляд, увидев жало нацеленного на нее копья, Антиоха перестала смеяться. Однако испуга не было у нее на лице.

— Не промахнись, Митридат, иначе я буду презирать тебя, — произнесла Антиоха, бросая вызов взглядом.

— Ах, ты негодная! — выдавил из себя задыхающийся от бешенства Митридат и запустил дротиком в сестру, стоящую, подобно статуе, в десяти шагах от него.

Окрик Дитиса не остановил Митридата.

Короткое копье, просвистев у самого виска Антиохи, с коротким цепким звуком вонзилось в дубовую дверь у нее за спиной, слегка задрожав гладким древком.

Антиоха стояла бледная, с плотно сжатым ртом. Ее большие синие глаза, казалось, стали еще больше в этот страшный миг.

Фригиец, упав на колени, воздел руки кверху, благодаря богов, своих и эллинских, не давших руке брата оборвать жизнь сестры.

По щекам Митридата потекли слезы раскаяния. Как он посмел поднять копье на свою сестру, такую красивую, такую отважную! Он еще острее почувствовал собственную ничтожность при виде такого бесстрашия.

Митридат бросился к ногам Антиохи, умоляя простить его и не говорить об этом матери и старшему брату.

Фригиец на четвереньках подполз к Антиохе и умолял ее о том же, целуя край девичьего пеплоса.

Антиоха несколько долгих мгновений взирала на это унижение, на трясущиеся от рыданий плечи брата, обнимающего ее колени, но в лице ее не было жалости. Она словно размышляла над чем-то, как будто увидела нечто такое, что сразу изменило ее взгляд на самые привычные вещи.

— Мне кажется, прозвище Добрячок к тебе больше не подходит, братец, — насмешливо сказала наконец Антиоха. — После сегодняшнего поступка ты вполне заслужил иное прозвище. Вот только какое?

И, не прибавив больше ни слова, гордая дочь Лаодики вышла из комнаты.

Глава восьмая. ВАКХИЧЕСКАЯ НОЧЬ

Празднество растянулось на всю ночь. Лаодика с сыном оказались в самом его водовороте, пройдя с процессией до храма Диониса, наблюдая и участвуя, насколько это было возможно, в представлениях, наглядно изображающих жизнь Диониса и его подвиги. Все происходило под открытым небом при свете факелов.

Тексты актеров были немногословны, главным было действо, в котором принимали участие и многие зрители. Миф о рождении и мужании Диониса, сына Зевса и смертной женщины, был хорошо известен в народе.

Лаодика поясняла сыну смысл какого-нибудь танца или пантомимы, если он просил ее об этом. Многое Митридат понял сам.

Так, перед ним в живом и шумном представлении прошла жизнь полубога-получеловека, впоследствии за свои подвиги вознесенного на Олимпии обретшего бессмертие. Мифическое сказание, где реальность переплеталась с вымыслом, пробуждало в честолюбивой душе юноши тайное желание, подобно Дионису, покорить всю Азию до самой Индии, всюду совершая великие деяния и устанавливая собственный культ царя-бога. Кто знает, может, через это и Митридату удастся обрести бессмертие.

От таких мыслей сердцу Митридата становилось тесно в груди.

Митридата также поражали экстатические танцы вакханок, спутниц Диониса, у которого было прозвище Вакх.

Среди вакханок, кружащихся с распущенными волосами и потрясающих тирсами, увитыми зеленым плющом, было немало незамужних девушек, но еще больше в тех неистовых хороводах было молодых замужних женщин. Если первых могли запереть дома родители, придерживающиеся строгих нравов и часто так поступающие, то замужние матроны и тем более вдовы были обязаны соблюдать обряды Дионисий.

Эти священные обряды, куда входили и танцы, были предназначены именно для женщин как хранительниц домашнего очага. Культ Диониса, подателя виноградной лозы, был тесно связан с плодоносящей землей, дающей рост и дереву, и колосу, и лозе. Сущность женщины, жены и матери, издревле связывалась с плодородием почвы и богатством урожая. Поэтому любая женщина во время Дионисий могла позволить себе сойтись под покровом ночи с любым приглянувшимся ей мужчиной. Это не считалось развратом, а рассматривалось как средство для пробуждения живительных сил природы. Многие вдовы на празднике Диониса находили себе нового мужа.

… Душная ночь гудела множеством тимпанов. В свете факелов среди женщин, дико изгибающихся в танце, метались черные неясные тени по утоптанной земле; головы танцующих венчали венки из нежной листвы тиса и душистого лавра. Дружно взлетали над пышноволосыми головами тирсы, украшенные плющом, и ветки дуба. Женские неистовые голоса хором выкрикивали: «Эвоэ!» То был воинственный клич бога Диониса.