Митра - [71]

— Почему люди не поддерживают наше правительство? Ведь они сами начали восстание.

— Ты спрашиваешь, словно сам не знаешь. Когда началось восстание в Ираке, Гайлани не поддержал народ. Да и мы тоже. Он испугался массовости выступлений. Начал в зародыше душить выступления рабочих. И вот результаты.

— Ты говоришь так, словно желаешь красной революции.

— Дело не в этом, Ганс! Этого мы тоже опасаемся. Однако сейчас армия осталась совершенно одна, она утратила поддержку народа, необходимую для решительного отпора англичанам. А они наступают, подходят уже к Багдаду. Если не придет помощь из Ирана, Гайлани проиграет.

— Ничего из этого не получится, к сожалению! Шах отказал в помощи, и, похоже, он не хочет вмешиваться в дела Ирака.

— Почему не хочет? Боится англичан?

— Во всяком случае, он осторожен.

— Ты знаешь, что мы упускаем прекрасную возможность?

— Наши возможности здесь, в Иране. И здесь нам нельзя допустить ни малейшей ошибки.

— Как можно идти рука об руку с шахом, когда он всего боится? Думает только о собственной шкуре.

— О нет! Ведь шах не поддался нажиму англичан. Великобритания официально потребовала удаления наших многочисленных специалистов, а шах отказал. Так что у нас свободные руки. Мы делаем то, что хотим.

— А что будет с Ираком?

— Старайтесь максимально протянуть гражданскую войну, а потом партизанские действия против англичан. Чем дольше, тем лучше. Если это не удастся, следует перебросить Гайлани в Иран, конечно с его приближенными. Отсюда мы вышлем их, скорее всего через Турцию, в Берлин.

— Так, значит, решение уже принято?

— Да. Теперь возвращайся и, если будет что-то новое, немедленно сообщи. Связь со мной тем же способом, что и всегда, — закончил разговор Бахман.

Макс вышел первым. Проходя через двор, Ганс издали увидел Маргит, разговаривавшую со старым заклинателем змей. Пораженный, Бахман спрятался за столб, ожидая, пока баронесса завершит разговор и уйдет. Потом он подошел к заклинателю.

— Чего она хотела?

— Это немка, врач, — ответил старик.

— Я спрашиваю, чего она хотела? — резким тоном повторил Бахман. Одновременно он вынул из кармана несколько банкнот и протянул их старику.

— Она расспрашивала о змее. Даже показывала мне фотографию, знаете, той, что мы поймали в пустыне.

— И что? Тоже хотела научиться ловить?

— Откуда я знаю? Может, и хотела. Что-то в этом роде.

— А откуда она о тебе узнала?

— Кажется, была в монастыре, у дервишей, и там ей кто-то сказал, где меня искать.

— О чем она еще спрашивала?

— О многих вещах… О повадках этой змеи, о том, поддается ли она дрессировке…

— О чем еще? Говори!

— Ну… — ответил, почесывая в голове, старик. — Спрашивала о вас.

— О ком конкретно?

— О немцах спрашивала. Ведь она, кажется, вас не знает. Так, вообще спрашивала. А может быть, и о вас тоже, — добавил он с хитрой улыбкой.

Ганс почувствовал, что старик чего-то недоговаривает. Но самое важное он уже знал.

Когда Ганс вернулся в город, солнце медленно склонялось к западу. Он остановил извозчика на одной из боковых улочек и расплатился. Подождал, когда извозчик отъедет, и только тогда перешел на соседнюю улицу, где оставил свою машину. Сел в автомобиль, переоделся и поехал в сторону резиденции Витгенштейнов.

* * *

В тот вечер Наргис, как обычно после ужина, внимательно наблюдала за Кристиной и Августом. Уже несколько вечеров она ждала подходящего момента, чтобы навестить Генриха. На этот раз ей повезло. Когда стемнело, Витгенштейны направились в сад. Август снова крутился поблизости от входа, а Кристина исчезла за дверью, увитой виноградом. Наргис подождала, пока они вернутся, и только тогда направилась к Генриху. Он с нетерпением ждал ее.

— Заходи! Я думал, что ты уже не придешь, — сказал он. — Располагайся, садись. Ты видела Ширин?

— Будьте же терпеливы. Сначала мне нужно найти связного. Я уже позаботилась об этом.

— Какого связного?

— Но ведь кто-то же должен проводить вас к госпоже Ширин? Пустыня так велика, как вся ваша страна, только живет там немного людей.

— А когда появится этот связной?

— Они приходят время от времени, продают овчины. Наверняка кто-то появится.

— Может быть, это Хасан?

— Вы его знаете?

— Да, это знакомый Ширин.

— Я как раз его жду.

Наргис все время говорила тихо, беспокойно оглядываясь на дверь.

— Не бойся. Видишь, двери покрыты материалом, который не пропускает звук. Я иногда кричу во сне, и они испугались, что кто-нибудь меня услышит. Ведь они держат в тайне, что я жив.

— А вы знаете, в салоне висит ковер с вашим изображением. Его соткали на нашей фабрике.

— Знаю. Мать мне говорила. Именно этого она не могла мне простить — что я не погиб как герой. Может, хочешь выпить свежего молока? Мне сегодня принесли.

— Может быть, вам налить?

— Нет-нет, это ты мой гость. Могу тебя и вином угостить. У меня есть. Хочешь?

— Нет, благодарю вас.

— Ну тогда возьми фрукты и шоколад. Попробуй, это вкусно.

— Спасибо, но это я должна вам что-то принести. Сядьте. Скажите мне, как случилось, что вы оттуда убежали?

— Ты слышала когда-нибудь, чтобы кто-то дезертировал из победоносной армии, вооружение которой во много раз лучше, чем у противника? Ведь эта армия продолжает завоевывать Европу! Я не был ранен, смерти тоже не боялся, попросту сказал: нет! Для этого тоже нужна отвага. В Польше мы заняли какую-то деревню. Наш командир приказал собрать на площади всех ее жителей — мужчин, женщин и детей, построить в шеренгу и расстрелять. Знаешь за что? Только за то, что они прятали польских солдат. А ведь те люди не представляли никакой угрозы для наших танков, самолетов… Мне приказали добивать тех, кто остался жив после расстрела. Я ненавижу войну, но понимаю, что если уж пришлось воевать, то нужно идти до конца, но то, что нам приказали делать, не было сражением. Это было избиение людей, уничтожение народа, убийство невинных. Тогда я сказал себе: довольно, я не буду убийцей. Решил дезертировать. Кое-кто тоже думал так же. Но они боялись. А мне уже было все равно. Я решил рискнуть. Рядом со мной упал смертельно раненный снарядом солдат. Лицо его было так изуродовано, что родная мать бы не узнала. Я взял документы погибшего, ему в карман сунул свои. И так официально я «погиб» на войне. Верховное главнокомандование вермахта известило, что Генрих фон Витгенштейн пал на поле славы.