Мистификация - [2]

Шрифт
Интервал

Долматов отрицательно покачал головой.

— Тогда остается только подменить ее. Мы находим точно такую же, меняем их местами, а потом, когда рукопись будет готова, проделываем обратную операцию. Кстати, какая у него машинка?

— «Ундервуд-стандарт».

— Это с широкой кареткой? Редкая вещь. Но ничего, надо будет — найдем. Да и обязательно надо изучить манеру Стогова печатать — там, например, абзацный отступ, перенос слов и тому подобное.

— В музее имеются фотокопии почти всех рукописей Стогова, — ответил Долматов.

На этом мы с ним и расстались, и мне и в голову не приходило, что этот разговор может иметь какие-либо последствия.

Однако примерно через год Долматов позвонил и сказал, что роман готов и мое дело теперь — организовать подмену машинок. Он явно мстил мне за то, что я в его присутствии часто хвастался своими деловыми качествами. Еще он сказал, что присмотрел в антикварном магазине подходящий «Ундервуд» — «дороговато, правда, но для тебя пустяки». После этого мне не осталось ничего другого, как рассмеяться и сказать:

— Но печатать, надеюсь, будешь ты.

Хотя, откровенно признаюсь, было желание послать его подальше.

Примерно через неделю после этого разговора мы с Долматовым сидели во взятом напрокат автомобиле у того подъезда, где находилась музей-квартира Стогова, и нервно курили. Была белая петербургская ночь, и улица, к сожалению, хорошо просматривалась с обеих сторон. Но сейчас она была абсолютно пустынна — видны были лишь несколько припаркованных машин. На заднем сиденье у нас стоял «Ундервуд», оказавшийся, к несчастью, почти неподъемным; а в кармане у меня находилась внушительная пачка долларов — на тот случай, если попадемся. Пока мы еще не делали ничего противозаконного и никак не могли заставить себя перейти эту грань. Потом все-таки собрались, быстро вышли из машины, я взял в руки «Ундервуд», — никогда бы не подумал, что печатная машинка может столько весить, — и вошли в темную парадную. На втором этаже, где была нужная нам дверь, тоже было темно, лишь запыленные окна лестницы пропускали немного света. Долматов, накануне испортив сигнализацию, достал дубликат ключа и открыл замок. Мы вошли в абсолютную темноту. У нас не было с собой даже фонаря, так как мы боялись, что свет могут увидеть с улицы, да и Долматов, бывавший здесь почти каждый день, отлично ориентировался в музее. Чего, конечно же, не скажешь про меня — я попытался следовать за Долматовым, но постоянно на что-то натыкался. Воображению рисовались невидимые стулья и столы. Когда же эти невидимые предметы вокруг меня начали падать, Долматов сказал, чтобы я не двигался, взял у меня из рук «Ундервуд» и исчез. Я слышал лишь, как он чертыхается, потом что-то упало, и наконец он отдал мне точно такую же по весу машинку. Через минуту после этого мы были уже внизу. Долматов вышел из парадной первым, осмотрелся, потом подал знак, что все в порядке, и уже через мгновение мы, счастливые, мчались по ночным питерским улицам, и единственным, что отравляло нашу радость, было сознание того, что нам предстоит проделать все это еще раз.

На следующий день Долматов пришел к самому открытию музея и первым прошел по залам, торопливо уничтожая следы нашего ночного вторжения.

Примерно месяца через полтора Долматов позвонил мне в Стокгольм и сказал, что рукопись готова и пришло время менять машинки местами. Я попытался отказаться, но Долматов сказал, что он один не справится, а посвящать еще кого-нибудь в это дело опасно. Мне пришлось согласиться, так как действительно для успеха нашего предприятия был необходим возможный минимум участников. К тому же мне приходилось поддерживать репутацию делового человека особенно перед Долматовым, посвятившим всю свою жизнь словам. Еще Долматов сказал, что сигнализацию пока не починили, но нам необходимо торопиться, так как в ближайшее время собираются ставить новую, более совершенную систему. Мне пришлось бросить все свои дела и вылететь в Петербург. На этот раз всю операцию мы провели более быстро и четко и вообще чувствовали себя гораздо увереннее, — очевидно, начал сказываться определенный воровской опыт. Помню, что на прощание я сказал Долматову:

— Уверен, что теперь твоя монография станет бестселлером.

А через несколько месяцев я узнал из газет, что в библиотеке Академии наук была обнаружена неизвестная ранее рукопись, бесспорно принадлежащая перу Виктора Стогова и не числившаяся ни в одном из каталогов.

Меня больше всего удивило и, признаюсь откровенно, позабавило то, что ни один из экспертов даже не заподозрил подделку. Возможно, в этом сыграло свою роль то обстоятельство, что рукопись была найдена в библиотеке, а не выставлена на аукционе, как сравнительно недавно ушедшая за двести тысяч долларов рукопись раннего стоговского романа «Игра с зеркалами». Также и тот факт, что машинка, на которой была напечатана рукопись, уже много десятилетий находится в музее, явно говорил в пользу того, что найденный роман — подлинный. Так или иначе, наша мистификация удалась самым блестящим образом.

В рецензиях, которые мне попадались время от времени, писали о том, что «Сновидения Будды» по изысканности стиля, стройности композиции и охвату тем явно превосходят знаменитый «Миракль», который до этого считался главным романом Виктора Стогова. Поначалу я предписывал такие отзывы эйфории от находки, потом, когда роман был издан, — коммерческой рекламе. Но так как восторги не стихали, роман продолжал возглавлять список бестселлеров и появлялись все новые и новые издания на разных языках, я, терзаемый дурными предчувствиями, решил, что должен прочитать его. Хотя и понимал, что делаю это с большим опозданием. Мои дурные предчувствия полностью оправдались, и даже утверждение, написанное в аннотации купленного мной издания, что роман «Сновидения Будды» является итоговым произведением всей мировой литературы, не показалось мне чрезмерно преувеличенным. И должен признаться, что при прочтении у меня постоянно складывалось впечатление, что я читаю Виктора Стогова: ощущались его стиль, его темы, его игровое построение текста. Впоследствии это дало возможность кое-кому из критиков утверждать, что вся безумно-виртуозная структура романа не что иное, как коллаж из предыдущих произведений Стогова. Но, на мой взгляд, эти предположения абсолютно беспочвенны. Прочитав роман, я сразу же позвонил Долматову и спросил, может ли он доказать свое авторство.


Рекомендуем почитать
Записки. Живой дневник моей прошлой жизни

Данная книга представляет собой сборник рассуждений на различные жизненные темы. В ней через слова (стихи и прозу) выражены чувства, глубокие переживания и эмоции. Это дневник души, в котором описано всё, что обычно скрыто от посторонних. Книга будет интересна людям, которые хотят увидеть реальную жизнь и мысли простого человека. Дочитав «Записки» до конца, каждый сделает свои выводы, каждый поймёт её по-своему, сможет сам прочувствовать один значительный отрезок жизни лирического героя.


Долгая память. Путешествия. Приключения. Возвращения

В сборник «Долгая память» вошли повести и рассказы Елены Зелинской, написанные в разное время, в разном стиле – здесь и заметки паломника, и художественная проза, и гастрономический туризм. Что их объединяет? Честная позиция автора, который называет все своими именами, журналистские подробности и легкая ирония. Придуманные и непридуманные истории часто говорят об одном – о том, что в основе жизни – христианские ценности.


Насмешка любви

Автор ничего не придумывает, он описывает ту реальность, которая окружает каждого из нас. Его взгляд по-журналистски пристален, но это прозаические произведения. Есть характеры, есть судьбы, есть явления. Сквозная тема настоящего сборника рассказов – поиск смысла человеческого существования в современном мире, беспокойство и тревога за происходящее в душе.


Ирина

Устои строгого воспитания главной героини легко рушатся перед целеустремленным обаянием многоопытного морского офицера… Нечаянные лесбийские утехи, проблемы, порожденные необузданной страстью мужа и встречи с бывшим однокурсником – записным ловеласом, пробуждают потаенную эротическую сущность Ирины. Сущность эта, то возвышая, то роняя, непростыми путями ведет ее к жизненному успеху. Но слом «советской эпохи» и, захлестнувший страну криминал, диктуют свои, уже совсем другие условия выживания, которые во всей полноте раскрывают реальную неоднозначность героев романа.


Квон-Кхим-Го

Как зародилось и обрело силу, наука техникой, тактикой и стратегии на войне?Книга Квон-Кхим-Го, захватывает корень возникновения и смысл единой тщетной борьбы Хо-с-рек!Сценарий переполнен закономерностью жизни королей, их воли и влияния, причины раздора борьбы добра и зла.Чуткая любовь к родине, уважение к простым людям, отвага и бесстрашие, верная взаимная любовь, дают большее – жить для людей.Боевое искусство Хо-с-рек, находит последователей с чистыми помыслами, жизнью бесстрашия, не отворачиваясь от причин.Сценарий не подтверждён, но похожи мотивы.Ничего не бывает просто так, огонёк непрестанно зовёт.Нет ничего выше доблести, множить добро.


Выбор, или Герой не нашего времени

Установленный в России начиная с 1991 года господином Ельциным единоличный режим правления страной, лишивший граждан основных экономических, а также социальных прав и свобод, приобрел черты, характерные для организованного преступного сообщества.Причины этого явления и его последствия можно понять, проследив на страницах романа «Выбор» историю простых граждан нашей страны на отрезке времени с 1989-го по 1996 год.Воспитанные советским режимом в духе коллективизма граждане и в мыслях не допускали, что средства массовой информации, подконтрольные государству, могут бесстыдно лгать.В таких условиях простому человеку надлежало сделать свой выбор: остаться приверженным идеалам добра и справедливости или пополнить новоявленную стаю, где «человек человеку – волк».