Мистические культы Средневековья и Ренессанса - [54]

? Что получалось из этих ужасных сцен: одни пытаются скрыться, и требуется вмешательство короля Франции, чтобы виновный не подвергался бы постоянному тюремному заключению[141]; один посвятитель после срамного поцелуя падает в обморок, и его вынуждены были унести в полумертвом состоянии[142]; другой сожалеет о том, что не мог убить своего посвятителя[143]. Одних угрожают отправить в место, где они не увидят ни своих ног, ни своих рук[144]; другим сулят бесконечным тюремным заключением, где они найдут смерть[145]; третьих запугивают удушением и сбрасыванием во рвы[146]; иной раз обнажают мечи[147], пытаясь силой достигнуть того, чего невозможно достичь доброй волей[148]; один брат был насильно подвержен каре и посажен в тюрьму без положенного питания[149]; этот находился в тюрьме три дня[150]; тот в течение восьми дней[151]; брат Гумберт де Пюи (Humbert de Puy) в диоцезе Пуатье был закован в кандалы и содержался на хлебе и воде в одной из башен в течение тридцати шести недель[152]. Какая жалость слышать стоны этих бедных людей: одни из них вовсе жалели, что родились на свет[153]; другие предпочли бы потерять руку[154]; третьи хотели бы оказаться на сто футов под землей[155]; некоторые пытались договориться или теряли рассудок от ужаса. Так, брат Жан де Фуиллейо (Jean de Fouilleyo) из парижского Тампля говорит, что он добровольно отрекался от Бога, почитаемого язычниками; и когда над ним совершили насилие, он вскричал, обернувшись к своему по-святителю: «Я отрекаюсь от тебя». Это слышал брат, принуждавший его силой, и все сделали вид, что отречение подлинное, что и требовалось от него[156]. Брат Ж. де Пон-л'Эвек (J. de Pont l’Eveque) отрекался от креста, но не от Распятого[157].

Брат Иаков из диоцеза Труа (Troyes), имея большое замешательство перед отречением, увидел длинный меч, которым ему угрожали, и трижды вскричал: «Я отрекаюсь от нашего Господа, поскольку вы этого хотите»[158]. Жилле д'Энкрей (Gillet d’Encrey) из диоцеза Реймса (Rheims), когда ему предложили отречься, ответил, что не сделает этого, даже если ему отрубят голову[159]. Когда им предлагалось разделить свои постели с братьями, некоторые думали в своем простодушии, что это делалось с благой целью предотвращения недостатка постелей[160]; и если даже имеются признания крайней тяжести на сей счет[161], я поспешу сказать, к чести наших рыцарей, уже и так тяжко скомпрометированных, что эти признания ограничиваются малым числом. Согласно их разнообразным характерам или более или менее опрометчивой ревности в исполнении испытаний, наконец, в соответствии с их невинностью или развращенностью, посвятители были жестки, требовательны или, наоборот, сдержанны и терпимы[162]. И все же, следя за действиями посвятителей, свидетели обладали большим или меньшим усердием для верного исполнения мистерий посвящения, и проявление снисхождения было рискованным[163]. Хотя и нет открытого изобличения, несмотря на тихое неодобрение большинства братьев этим кощунственным практикам, навязанных поначалу им ими же самими. Отдельные посвятители доходили до того, что говорили профессу: «Отрекайся, по крайней мере, устами»[164]. Другие говорили посвящаемому: «Делай это, и ты исповедуешься»[165]. Некоторые братья хотели идти в Рим умолять о прощении и просить о вступлении в другой религиозный орден[166]; другие лишились покоя из-за того, что не могли исповедаться у капелланов ордена или епархиальных священников[167]. Порой даже кажется, что иные посвятители, если замечали, что их посвященные какое-то время после находились в подавленном состоянии, убеждали их не воспринимать всерьез все произошедшее[168]: по мнению последних, это было лишь испытание послушания, не имевшее никакого последствия для веры[169].

Выражение «Священные комедии», которым господин Мишле определяет мистерии Ордена Храма[170], быть может, является довольно мягким; со своей стороны, думаю верным, особенно когда вижу одного из посвятителей посреди этих отвратительных мистерий, рассматривать их в высшей степени как насмешку! И действительно, когда Ж. де Бюффарам (J. de Buffarem), оруженосец ордена, принимался в часовне Тампля в Шам-Аллеман (Champ-Allemand) диоцеза Невер (Nevers), Райно де Бринон (Raynaud de Brinon), один из свидетелей, ему говорит, смеясь, чтобы преодолеть его отвращение к отречению от Христа и плевку на крест: «Не заботься об этом, это всего лишь шутка»[171]. Можно удивляться как такие тяжкие тайны пребывали долгое время погребенными в душах, которых они иссушали[172]; но прекращаешь удивляться, если начнешь размышлять над суровостью дисциплины, об опасности, окружавшей разоблачителей[173], о тяжести клятвы, о преданности послушанию, о страхе оказаться нечестивцем и ренегатом, не будучи таковым на самом деле, и, наконец, о чувстве позора, что молва о стольких безобразиях могла бы отразиться на всем ордене, покрыв каждого из его членов насмешкой и бесчестьем[174].

Прежде чем решить вопрос о степени виновности ордена, надеюсь, читатель будет поражен одной вещью: тоном наивности и бесконечным разнообразием форм и обстоятельств признаний. Таково изучение нравов, несущее самый полный отпечаток правдивости. Это хотелось бы сравнить с совокупностью малого числа