Мистические культы Средневековья и Ренессанса - [135]
Не притязая ничего утверждать, нам представляется трудно не сделать сопоставления между сценами, изображенными на двух узких сторонах тосканской шкатулки и теми, которые вырезаны на подобных же сторонах ее аналога. Заклание и сожжение ребенка кажутся хорошо представленными на первой, а изготовление гостий из крови и пепла жертвы – на второй. Если эта интерпретация правдоподобна, то представляет собой единственное основание для обвинений, выдвинутых церковными писателями, которые мы приводили в предыдущих главах[1098]. Но являются ли эти обличительные скульптуры произведением Тамплиеров, о чем думали господа фон Гаммер и Миньяр? Являются ли они, по крайней мере, произведением секты, от которой воинство Храма усвоило философские и религиозные принципы? Вот вопрос, и каким бы он сложным ни казался, мы увидим сейчас, что он не предстает абсолютно неразрешимым.
Продолжим в данное время описание шкатулок, и что мы уже знаем об их четырех сторонах.
На одной из больших сторон шкатулки из Эссаруа в одном из углов замечается статуя, возвышающаяся на постаменте. Это андрогинная фигура с длинной бородой и свисающими женскими грудями, подобная изображению на крышке шкатулки, но, в отличие от него, имеющая очень выразительные мужские половые части, которой, кажется, поклоняются два персонажа в виде собаки и кота: один из них даже касается гениталий статуи рукой. В противоположном углу изображается постыдная сцена с двумя персонажами, в которой иерофант с головой, увенчанной зубчатой короной, является главным действующим лицом. «Его рука, – говорит фон Гаммер, – занята безобразием, результат которого вроде бы падает на землю»[1099]. Рядом с этой группой находится нагая фигура, сидящая верхом на спине молодого тельца, приподнимающего своих задних ногах. Противоположная большая сторона той же самой шкатулки аналогично представляет две различные сцены: нагой мужчина, удерживаемый на открытой печи другими равно обнаженными персонажами, тогда как с другой стороны, – две плохо одетые фигуры, как и их соседи, омывают и очищают мертвого тельца; второй телец или скорее юный бычок, поскольку уже видны рога у животного, схвачен последним персонажем, держащим его в своих руках.
Вот то, что касается больших сторон бургундской шкатулки; перейдем теперь к рассмотрению тосканского артефакта. Здесь четко виден телец или бычок, играющий главную роль. Одна из сторон показывает животное, поставленное на алтарь и окруженное почитателями: все в состоянии полной наготы. Двое из них коленопреклоненные; третий подносит богу корону; последний держит в одной руке свиток, на котором нарисована птица, а в другой крест-анх – истинный гностический ключ и символ божественной жизни, по словам фон Гаммера[1100]. На другой стороне основным мотивом служит жертвоприношение животного, являющегося либо бычком, либо скорее буйволом, судя по форме рогов. Животное, стоящее на своих задних ногах, находится в руках приносящего жертву, зажавшего его между своих ног и перерезающего ему горло, поднимая рогатую голову к небу: струя крови сочится из горла животного и собирается в вазу. Вверху над его головой скульптор изобразил картуш, содержащий арабскую надпись, где фон Гаммер видит усеченное воспроизведение надписи, выгравированной на шкатулке из Эссаруа.
Те, кто знакомы с памятниками митраизма, несомненно, признают аналогию, существующую между этой последней фигурой и несколькими из изображений, описанных господином Феликсом Лажаром (Félix Lajard) и представляющих Митру, своими руками приносящего в жертву тельца, который всегда с головой, задранной к небу: положение, выражающее совершаемое заклание великим богам[1101]. Они знают, что, согласно митраистской доктрине, самое достойное жертвоприношение Ормузду было заклание жизни. Это и есть в действительности жертвоприношение жизни, которую на нескольких памятниках, интерпретированных Лажаром, Митра приносит в жертву верховному богу под символом тельца, животного, чье имя gueie имеет двойной смысл жизни и тельца.
Представляется вполне закономерным увидеть вместе с фон Гам-мером на барельефах, о коих идет речь, следы доктрины митраизма, особенно если задуматься, что на восьми сторонах, целиком образующих боковые стенки обоих шкатулок, телец изображен не менее пяти раз.
Но это не все; какой бы она ни была секта, выразившая свой религиозный символизм на шкатулках, она, вероятно, образовывала смешение обрядов мистерий Митры и Офитов, одной из главных гностических сект. Этот важный факт обладает сам по себе не меньшей вероятностью, чем первый. На самом деле, шкатулки подобного рода, как и артефакты из коллекции де Блакаса, существуют, о чем мы уже говорили, в Имперском кабинете Вены и были описаны фон Гамером в его воспоминаниях о Бафомете, включенных в VI-й том
