Мистическая Скандинавия - [65]

Блуждающие огоньки в городе. Иллюстрация Х. Тегнера (1900)

Блуждающие огни показываются возле горячих источников и речных болот, где Эгиль спрятал серебро. Возможно, среди них присутствуют души двух рабов, помогавших Эгилю зарывать сокровища и убитых им (Сага об Эгиле сыне Скаллагрима, 85). Клад охраняет и венгерский дух болот Лидерц, который может вступать в любовную связь с людьми и насылать на них кошмары (параллель с марой). Образ белорусского старика с единственным светящимся глазом (лазавик) перекликается с болотным троллем и лешим. Русалки или болотницы завлекают смельчаков «игрой бесчисленных огней», испускаемых их светящимися в темноте волосами.

Наиболее содержательны китайские легенды о блуждающих огнях. Источником огней может служить… кровь человека или существа, на него похожего. Два китайца наблюдали в сумерках, в густом тумане антропоморфное существо. Оно упало, затем поднялось, и из его глаз и головы брызнула кровь. На земле образовались две кровяные лужи. Люди закричали на призрак, и он исчез, а кровь превратилась в несколько тысяч огоньков. В другой раз блуждающие огни были насланы на запоздалого путника пятью девушками в элегантных одеждах, вышивавшими при свете свечей у заброшенной могилы[42]. В японской легенде огнями на укутанном тьмой болоте представляются красные глаза оборотня[43].

В разношерстной толпе болотных обитателей мы все же не нашли того, чье появление на датских болотах или около них может вызывать туман. Литературная байка о пиве болотницы нас не устраивает. Между тем с настоящим «хозяином» тумана мы уже столкнулись. Это ольховый пень, торчащий в болоте, или болотный царь, а точнее – царь ольхи, в изобилии произрастающей по берегам скандинавских болот. Ольховый король – одно из страшнейших чудовищ юга Скандинавии и Германии.

Нижеследующие строки говорят сами за себя:

«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?» —

«Родимый, Лесной царь в глаза мне сверкнул:

Он в темной короне, с густой бородой». —

«О нет, то белеет туман над водой».

Переводя балладу И. В. Гёте «Erlkönig», или «Ольховый король» (1782), на русский язык, В. А. Жуковский назвал ее «Лесной царь» (1818). Грубой ошибки он не совершил, ведь и леший живет на болоте, а болотница «приходится теткой лешим и лесным девам». Ошибка переводчика заключалась в смене настроения самой баллады, что блестяще доказала М. И. Цветаева в статье «Два Лесных царя» (1933).

Прежде всего, был искажен облик самого царя. «Отец, ты не видишь Лесного царя? – спрашивает встревоженный мальчик в стихотворении Гёте. – Лесного царя в короне и с хвостом?» Хвост обозначен словом Schweif, присваиваемым в немецком языке хвосту льва и дьявола. «У Жуковского мы видим старика, – пишет Цветаева, – величественного, “в темной короне, с густой бородой”… Нам от него, как от всякой царственности, вопреки всему все-таки спокойно. У Гёте – неопределенное – неопределимое! – неизвестно какого возраста, без возраста, существо, сплошь из львиного хвоста и короны, – демона, хвостатости которого вплотную соответствует “полоса” (лоскуток, отрезок, обрывок[44]) тумана, равно как бороде Жуковского вообще – туман над водой вообще».

Лесной царь. Картина К. Г. Каруса (1832). В тумане едва различимы силуэты царя и его дочерей

У Жуковского младенца готовятся встретить прямо-таки олимпийские в своем величии дочери Лесного царя:

Ко мне, мой младенец; в дуброве моей

Узнаешь прекрасных моих дочерей:

При месяце будут играть и летать,

Играя, летая, тебя усыплять.

У Гёте дочери царя ближе и отчетливее: «Мои дочери чудно тебя будут нянчить, мои дочери ведут ночной хоровод, – убаюкают, упляшут, упоют тебя» (очевидно, до смерти).

У Гёте ребенок удивляется слепоте отца, не замечающего Лесного царя и его дочерей, а у Жуковского плаксивые вскрики ребенка походят на бред больного. Не теряя самообладания, отец из русского перевода успокаивает занемогшее дитя: «О нет, все спокойно в ночной глубине. То ветлы седые стоят в стороне». В немецкой балладе он впадает в отчаяние от слов сына и старается убедить самого себя в их неистинности: «Мой сын, мой сын, я в точности вижу…» (ветлы). Верь моим, а не своим глазам, если поверишь себе – погибнешь!

Цветаева верно уловила основную разницу между переводом и оригиналом: у Жуковского ребенок гибнет от страха, у Гёте – от самого Лесного царя. Добрый Жуковский пожалел и ребенка, и читателя, смягчив, устранив древний ужас. Дитя умирает от лихорадки, от нервов, от ночной сырости, от чего угодно, но только не от своих видений, в реальность которых русский поэт не поверил. Да и может ли навредить малышу дедушка с бородой? Мудрый Гёте суров и правдив: лесной демон, туманом стелющийся над водой, уничтожил, убил ребенка. «Есть вещи больше, чем искусство, – заключает поэтесса. – Страшнее, чем искусство».

Лесной царь. Картина Ю. Ю. Клевера (1887). Лучшая из всех живописных интерпретаций баллады. Кроме самого тумана очень хороши деревья

Кто же он, этот демон? Посвященная ему датская легенда была переведена на немецкий язык И. Г. Гердером под названием «Erlkönigs Tochter» («Дочь Ольхового короля»). Предполагают, что Гердер допустил оплошность, назвав Ольховым королем (Erlkönig) датского короля эльфов (elle(r) konge), поскольку по-датски «ольха» и «эльф» пишутся почти одинаково. Так думал, в частности, Я. Гримм, указавший в качестве источника немецких преданий об Ольховом короле скандинавские баллады, в которых действуют король эльфов или его дочь (elverkongens datter).