Мистер Вертиго - [24]

Мамаша Сиу рассказывала, и в глазах ее были слезы.

— Это Кастер нам отомстил, — сказала она. — Мне было два года, когда его нашпиговали стрелами, а к шестнадцати моим годам не стало нас.

— Эзоп мне рассказывал, — сказал я. — Я, может, чего и спутал, но вот чего точно помню, так это что белые потому и начали возить из Африки черных рабов, что индейцев трогать было нельзя. Эзоп сказал, они, конечно бы, с удовольствием сделали краснокожих людей рабами, но их главный священник из Старого Света запретил — сказал: нет, и всё тут. Тогда-то и позвали пиратов, и те поплыли в Африку и поймали там уйму чернокожих людей, заковали в цепи и увезли. Так Эзоп сказал, а я что-то не помню, чтобы он врал. К индейцам хотели хорошо относиться. Вроде как потому что «все люди братья» и прочая фигня — ну, чисто наш мастер.

— «Хотели», — сказала мамаша Сиу. — Хотеть одно, делать другое.

— Тут ты права, ма. Коли только болтать, а денег не давать, так это можно чего хочешь наобещать, а толку-то.

Она нагнулась и вынула из чемодана другие фотографии. Потом театральные программки, газетные вырезки и афиши. Поездила она не только по Штатам и по Канаде, но и по Европе. Она скакала на лошади перед королем и королевой Англии, давала автограф русскому императору и пила в Париже шампанское вместе с Сарой Бернар. Она ездила по гастролям лет пять или шесть, а потом вышла замуж за ирландца по имени Тед, невысокого, как все жокеи, а он был жокеем и выступал в стипль-чезе на лучших ипподромах Британии. У них была дочь по имении Даффодил, кирпичный домик и сад, где росли голубые зорянки и красные вьющиеся розы, и в течение семи лет счастью их не было границ. Через семь лет случилось страшное. Тед вместе с дочерью погибли в железнодорожной катастрофе, а мамаша Сиу, не помня себя от горя, вернулась в Америку. Потом она второй раз вышла замуж, за слесаря, тоже по имени Тед, но только Тед Второй, в отличие от Теда Первого, оказался еще тот гулена, и мамаша Сиу все вспоминала свое прежнее счастье и вспоминала, и постепенно сама начала прикладываться к бутылке. Тогда они жили в Теннесси, на окраине Мемфиса, в жуткой хибаре, и однажды, летним утром 1912 года, совершенно неожиданно и случайно, мимо них по дороге прошел мастер Иегуда, а иначе давно бы лежать ей в могиле. Мастер шел и нес на руках Эзопа (всего через два дня после того, как нашел его посреди хлопкового поля), как вдруг из той самой хибары, которая тогда была ее домом, послышались крики и плач. Тед Второй с утра пораньше дубасил мамашу Сиу своими волосатыми кулаками, с первых же двух ударов вышибив ей шесть или семь зубов, а мастер Иегуда не привык проходить мимо чужого горя, и он вошел, осторожно посадил на пол больного ребенка, подошел сзади к Теду Второму, взял за горло двумя пальцами, большим и средним, надавил хорошенько и отправил поганца в мир сновидений, таким образом положив той драке конец. Потом мастер смыл ей кровь, лившуюся из разбитых десен и губ, помог встать на ноги и оглядел их убогое жилище. Чтобы принять решение, ему понадобилось секунд двенадцать, не больше. «У меня к тебе предложение, — сказал он изуродованной женщине. — Оставь эту мразь, пусть валяется, и пошли со мной. У меня на руках рахитичный ребенок, который нуждается в материнской заботе, и если ты возьмешь это на себя, я буду заботиться о тебе. Я нигде не живу подолгу, так что придется привыкнуть к странствиям, но клянусь душой своего отца, вы не будете голодать».

Тогда мастеру было двадцать девять лет, и выглядел он шикарно, с напомаженными закрученными усами и в безупречно повязанном галстуке. Как согласилась в то утро мамаша Сиу уйти вместе с ними, так пятнадцать лет потом и делила все превратности бродяжьей судьбы и воспитывала Эзопа, будто родного сына. Я не запомнил всех названий мест, которые она перечисляла, но самые интересные истории случились с ними в Чикаго, в городе, куда они часто заглядывали. Из Чикаго оказалась и миссис Виттерспун, и, едва мамаша Сиу принялась о ней рассказывать, у меня голова пошла кругом. Рассказы эти — как всегда у мамаши Сиу, обходившие красочные подробности — были и без подробностей до того ни на что не похожи, до того фантастически театральны, что прошло много лет, прежде чем я сумел сложить все воедино и восстановить примерную историю жизни Марион Виттерспун. Вышла замуж она, когда ей исполнилось то ли двадцать, то ли двадцать один. Ее муж был родом из Вичиты, из весьма состоятельной канзасской семьи, однако, едва получив наследство, переехал жить в большой город. По словам мамаши Сиу, он был красавчик, веселый и беспутный, и с до того хорошо подвешенным языком, что умел уболтать женщину быстрее, чем другой завязал бы шнурки. Все же три или четыре года молодая пара прожила неплохо, а потом мистер Виттерспун чересчур пристрастился к выпивке, не говоря уж о том, что без карт никогда и не жил и садился за карточный стол раз пятнадцать-двадцать за месяц, и уж конечно тогда проводил ночь не дома, а поскольку он предавался своим любимым занятиям скорей от души, чем от ума, то скоро от солидного доставшегося ему состояния остались рожки да ножки. В конце концов положение стало настолько отчаянным, что впору было брать жену и возвращаться в родные места, то есть в Вичиту, и ему, Чарльзу Виттерспуну, остряку, балагуру, франту, лучшему игроку всех Северных Штатов, подыскивать место в какой-нибудь душной страховой компании, где возиться с закладами на сено или коров до конца своих дней. Но как раз тогда (в четыре часа утра) на сцене (в задней комнате при бильярдной на Раш-стрит) и появился мастер Иегуда, и они сели играть вчетвером: мастер, вышеупомянутый мистер Виттерспун и еще два человека, чьих имен история не сохранила. Бедный Чарли проигрался до цента, потом захотел отыграться и едва не завыл от злости, получив трех вальтов и двух королей, — так что, как пишут в веселых журналах, это была явно не его ночь. Те двое бросили игру, а мастер Иегуда не бросил, а Чарли, поскольку это был его последний шанс, решил поставить на карту все. Сначала он стал играть на землю в Сиболе вместе с домом, который был дом его деда, то есть на расписку о передаче на них прав, — стал играть и проиграл, а потом написал другую расписку и сыграл на жену. У мастера Иегуды вышло на руки четыре семерки, и потому совершенно не важно, что вышло у мистера Виттерспуна, так как четыре семерки бьют любого туза, и мастер выиграл все — и землю, и жену, а бедный проигравшийся Чарли Виттерспун в отчаянии кинулся домой, вбежал в спальню, где спала его жена, достал из столика револьвер, выстрелил себе в лоб и забрызгал мозгами постель.