Мистер Стоун и «Рыцари-сподвижники» - [3]

И она поднесла бокал к губам, словно собиралась залпом осушить его.

М-р Стоун онемел от восхищения. Когда был вновь наполнен и его бокал, он так расхрабрился, что решил испробовать одну из шуток, ходивших у них на работе.

— Я вижу, — сказал он, — вы намерены превратить меня в алкоглито.

Ответа не последовало. Томлинсон выглядел удрученным, Грейс притворилась, что не слышит, миссис Спрингер действительно не слышала. Поднеся бокал к губам, м-р Стоун медленно и долго потягивал вино. Это была даже не его шутка — одна из острот Кинена, из бухгалтерии. Когда Кинен говорил ее, на работе тяжело вздыхали — это было хорошим предупреждением, надо было обратить на него внимание — но м-р Стоун всегда находил ее смешной. Теперь он решил хранить молчание, и решение это еще больше укрепилось, когда они собрались перейти в столовую и Грейс с некоторым упреком сообщила ему, что миссис Спрингер в трауре: не так давно похоронила своего второго мужа. Этим обстоятельством и объяснялась тогда внимательность Грейс и те вольности, которые позволяла себе миссис Спрингер. К тому же оно окутывало ее романтическим ореолом, далеко превосходившим ее собственное великолепие, ореолом, относительно которого, она, как видно, не оставалась в неведении.

Пока что миссис Спрингер почти не замечала м-ра Стоуна. За обедом же они сидели далеко друг от друга, так что за всеми свечами, букетами и бессчетным количеством недавних приобретений в виде выточенных из дерева поделок, вроде Иисуса-младенца в яслях или сосен, всех этих выцветших сувениров — следов проведенного в Австрии отпуска, которые Томлинсоны ухитрились превратить в традиционные рождественские украшения, они едва могли разглядеть один другого в освещенной свечами комнате. На двух маленьких столиках за пределами освещенного круга лежали поздравительные открытки, выбранные из числа полученных более чем за целое десятилетие: Грейс сказала, что у нее рука не поднимется их выбросить. Они отличались либо огромной величиной, либо богатством украшения: одна или две были окантованы кружевами — и каждый год извлекались и выставлялись на всеобщее обозрение.

Лишь после обеда, когда мужчины возвратились в женское общество, миссис Спрингер обратилась прямо к м-ру Стоуну.

— Сюда, — кокетливо сказала она, хлопнув рукой по софе рядом со своим местом. — Садитесь со мной.

Он сделал, как она велела. Предмета для разговора не представилось, и он заметил, как уже замечал три или четыре раза за этот вечер, что у нее вид человека, либо целиком погруженного в свои мысли, либо придумывающего, что сказать. И еще до того, когда молчание сделалось неловким, она и впрямь заговорила:

— Любите ли вы, — спросила она, повернувшись к нему с неожиданностью, которая уже начала у него ассоциироваться с ней, — кошек?

— Кошек, — сказал он. — Ну, это когда как. Вот на днях случилось. На прошлой неделе, по правде говоря…

— По-моему, все эти любители животных, — она помедлила, и хитрый огонек сверкнул в ее глазах, как всегда, когда она собиралась употребить крепкое словцо (она уже сказала «сука» и «проклятый»), — плетут несусветную чушь.

Последние слова она произнесла со странным нажимом, будто они сами по себе были остроумны; у нее получилось «несут светную чушь».

— На днях одна бросилась на меня, — сказал м-р Стоун. — Бросилась…

— А я и не удивляюсь. Они животные джунглей.

— Не успел я открыть дверь, как она спрыгнула на меня с лестницы. Просто напугала, право. А потом — это, право, очень смешно…

Он запнулся, не уверенный, стоит ли продолжать. Но в ее глазах светилось одобрение, и он рассказал свою историю. Всю целиком. Себя он вывел в карикатурном виде, находя в этом давно забытое удовольствие. Поведал ей свои видения со всеми отвратительными подробностями: как он бросает кошку в кипяток или кипящее масло. Упомянул и о том, как включал колонку и наполнял раковину теплой водой, как сидел на крышке унитаза с кочергой в руке. Он захватил ее! Она слушала; она молчала.

— Сыр, — сказала она под конец. — Глупый вы человек! Сыр! Я должна рассказать об этом Грейс.

Она завладела его историей. Она рассказывала медленно. Хорошо рассказывала. С удовольствием и благодарностью он отмечал ее вставки и украшения, и тогда как, рассказывая, она сидела, вытянувшись в струнку и наклонившись вперед, он, сидя на софе, откинулся назад, его широкие плечи округлились; он, улыбаясь, смотрел себе в колени и колол грецкие орехи, порой, во время общих восклицаний, вскидывая вверх глаза, мягко сиявшие под высоким, выпуклым лбом.

С этого мгновения она завладела им. Она вставляла его во все свои разговоры.

— Сыр, м-р Стоун, — говорила она. Или: — Хотя м-р Стоун предпочитает сыр.

Это слово неизменно вызывало хохот.

1963