Мистер Пип - [55]

В конце концов, я поняла, что делать. Я должна была выжить.

Это то, что мы принимаем, как само собой разумеющееся, но как бы плохо не складывалась ситуация, в момент, когда вам отказывают в помощи, вы начинаете за нее бороться. В конечном счете, вы знаете, что вам нужно. Вам нужен воздух. Я ничего не видела из-за ила в глазах. Река была похожа на зверя. У нее были лапы и когти. Она хватала меня за ноги. Она тащила меня ко дну. Я должна была бороться, чтобы выплыть на поверхность и наполнить легкие воздухом. Затем, то же самое происходило снова. Она хватала мои ноги и тащила вниз. Она не оставляла меня в покое. Меня заталкивало вниз бессчетное количество раз, и я думала, какой же это тупой способ умереть. Как же безответственно с моей стороны. Как глупо.

Я уже видела, как поникла голова моего отца, когда ему сообщали новости о том, что я утонула. И когда последний воздух вышел из меня, я подумала о боли отца, и это вернуло меня на поверхность. Часом раньше мне было все равно, что со мной случится. Но это прошло. Теперь я чувствовала ответственность за свою жизнь.

В какой-то момент я наткнулась на что-то большое и твердое. В слепом замешательстве я подумала, да, спасибо тебе, Господи, что меня вынесло на берег. На землю. Я уже чувствовала ее надежность. Ее прекрасную надежность. Я протянула руку и поняла, что карабкаюсь на какое-то чудовищное бревно.

Не знаю, каким деревом оно когда-то было. На нем не было ни листьев, ни веток. Вода сгладила его кору. На ощупь оно было как мочалка. Это было всего лишь бревно, но в той ситуации, в этой бурной воде, просто-бревно значило больше, чем просто-девочка. Хотя бы потому, что бревно выжило бы. Неважно, сколько раз его переворачивало бы или подбрасывало течением, оно неизбежно было бы вынесено на берег. И его история закончилась бы на том, что оно высохло бы на солнце, день ото дня все глубже погружаясь в песок. Оно выжило бы. Я подумала, что стоило бы взобраться на него.

В какой-то момент нас донесло до места, где река раздваивалась. Бревно и я поплыли по левому переулку (назовем так), что было улыбкой удачи, потому что этот поток вынес нас из сильного, ворчливого течения середины реки в спокойную коричневую воду, расширявшуюся от побережья.

Как бы вы назвали своего спасителя? Единственный, кого я знала, звался мистером Джеггерсом. И было естественным назвать моего спасителя, это бревно, именем того, кто спас жизнь Пипу. Лучше цепляться за суетность мистера Джеггерса, чем за скользкую шкуру промокшего бревна. Я не могла говорить с бревном. Но я могла говорить с мистером Джеггерсом.

Река впала в необозримую равнину спокойной, ровной воды. Я подумала, что мы выплыли возле старого летного поля, которое уже давно заросло. Это хорошо. Я уже не боялась. Мы выживем. Эта мысль пришла и ушла, но безо всякой благодарности, которую я проявила бы раньше, когда река изо всех сил старалась удержать меня под водой. Нет. Мы выживем, и теперь это было неизбежно, даже обыденно.

Я была одним из тех сердечных семечек, о которых нам рассказывали в классе. Я была на ранней стадии своего путешествия, которое приведет меня в другое место, в другую жизнь, в другой способ существования. Я просто пока не знала, куда и когда.

С близкого расстояния я могла различить здание школы. Если бы я только могла повернуть мистера Джеггерса в том направлении, я могла бы соскользнуть и забраться на крышу.

Дождь прекратился. Тягучий воздух поднимался к высоким облакам. Я слышала звуки вертолетных лопастей надо мной. Я закрыла глаза и ждала, что краснокожие начнут стрелять. Я была уверена, что начнут. Они увидят меня и конец. Через секунду вертолет исчез за облаками с глухим влажным гулом.

Снова начался дождь. Медленный, спокойный дождь, и школа исчезла в серой мгле. Я вцепилась в мистера Джеггерса, теперь уже не уверенная в том, где мы и куда движемся.

Я начала волноваться, что нас снова вынесет к реке, и что поток утащит нас за собой. Потом нас вынесет в море, где я буду слишком уставшей, чтобы бороться. Вот о чем я думала, когда во мгле раздались шлепки весел, и показались темные очертания лодки. Один мужчина гребет — я знаю его! Теперь я увидела Гилберта и его маму, и кого-то еще, женщину постарше. Я помахала рукой и позвала.

В считанные минуты меня затащили в лодку, в замечательную легкость надводного мира. Меня обнимали. Мое лицо похлопывали и целовали. Впервые я почувствовала, что у меня болят руки.

Я наклонилась через борт, чтобы увидеть своего спасителя. Мистер Джеггерс с грустью понимал, что он всего лишь бревно, и что неблагодарная Матильда, которая держалась за его спину в течение всего этого водного испытания, оказалась избранной, оказалась везучей.

Через несколько минут после того, как меня подняли в лодку, бревно проплыло мимо — подпрыгивая и держась рядом. Каждый раз, когда его конец поднимался волной, оно словно спрашивало, не найдется ли местечка и для него. Но больше никто в лодке не смотрел на бревно.

После того, как каждый из них обнял меня (и даже Гилберт), миссис Масои улыбнулась мне сквозь слезы. Она прижалась щекой к моей щеке. Мистер Масои ничего не сказал. У него на уме было другое. Он шептал, чтобы мы вели себя тихо. Затем он повернул лодку, и мы поплыли в открытое море.