Мистер Муллинер рассказывает - [64]

Будь бы это только Уилфред… Или на крайний случай только Старый Вонючка… Или не выгляди он точной копией комика из низкопробного мюзик-холла…

Амброз Уиффин долее не колебался. Молниеносным движением руки заграбастав шестипенсовик, со свистом выдохнув воздух через нос, он выскочил из-за столика.

– Пошли! – пробурчал он.

Амброз мог бы поставить триллион триллионов на своих маленьких друзей! Они повели себя точно так, как он и ожидал. Ни капли такта. Ни корректной сдержанности. Ни малейшей попытки замять щекотливую ситуацию. Просто двое бойких дитятей Природы, которые выпаливают все, что ни взбредет им в голову, и которым он от души пожелал проснуться поутру с пищевым отравлением.

– Э-эй! – первым подал голос Уилфред, и звонкие звуки разнеслись по ресторану, как призывный сигнал горна. – Вы же не оставили чаевых официанту!

– Э-эй! – набатным колоколом прогремел Старый Вонючка. – Черт подери, вы разве не дадите ему на чай?

– Вы не дали на чай официанту, – развил Уилфред свое первое утверждение.

– Официанту, – растолковал Старый Вонючка, внеся в ситуацию окончательную ясность. – Вы не дали ему на чай.

– Пошли! – простонал Амброз. – Шевелитесь! Шевелитесь же!

Сотня покойных Уиффинов застонала призрачным стоном и закутала лица саванами. Потрясенный официант прижал салфетку к сердцу. И Амброз, поникнув головой, вылетел за дверь, как мучимый совестью кролик. В эту кульминационную минуту он даже забыл о том, что на голове у него цилиндр, более похожий на гармошку. Как верно, что более сильное чувство поглощает чуть менее сильное!

Перед ним в уличном заторе остановился ниспосланный небом автобус. Он впихнул внутрь священные знаки доверия, а когда они в своей веселой мальчишеской манере ринулись в дальний конец салона, сел возле двери, как мог дальше от них. Потом снял цилиндр и закрыл глаза.

До сих пор, когда Амброз Уиффин садился, откидывался и закрывал глаза, он тотчас погружался в священные мысли о Бобби. Но теперь они упорно не появлялись. То есть всяких мыслей было хоть отбавляй, а вот священных – ни-ни. Словно бы источник их истощился.

Чертовски скверно с ее стороны, что она втравила его в такое. Нет, чертовски скверно. И ведь, заметьте, она с самого начала намеревалась, учтите, втравить его в такое. Да-да. То есть знаем мы эти деловые встречи, о которых вдруг припоминают. Чушь собачья. Никакой критики не выдерживает. Она и секунду не собиралась переступить порог киношки. С самого начала задумала заманить его, а потом испариться, а этих двух малолетних прокаженных подбросить ему – ну просто чертовски скверно с ее стороны.

Да, он будет называть вещи своими именами. Чертовски скверно, и никаких обиняков. Удар в спину. Слишком-слишком. Короче говоря, выражая все в двух словах – чертовски скверно.

Автобус катил по улице. Амброз открыл глаза проверить, какое расстояние они успели одолеть. И с восторгом убедился, что автобус уже приближается к Гайд-Парк-Корнеру. Амброз позволил себе вздохнуть свободно. Его мученичество практически завершилось. Еще чуть-чуть – несколько коротеньких минут, и он доставит этих двух зачумленных в два их логова на Итон-сквер, навеки отряхнет от них свою жизнь, вернется в уютную безопасность своей квартирки и начнет новую жизнь.

Эта мысль его очень поддержала, и, ободрившись, Амброз начал набрасывать в уме список ингредиентов, из которых его камердинер под его личным надзором смешает ему живительный напиток, едва он вернется домой. Тут никаких сомнений не возникало. Многие в его положении – практически, можно сказать, после избавления в последний миг от участи хуже смерти – прибегли бы к виски с содовой, максимально крепкому. Но Амброз, хотя и не имел ничего против виски с содовой как таковых, сделал иной выбор. Коктейль. Коктейль, который человек смешивает лишь раз в жизни. Коктейль, который прогремит в веках, в котором джин мягко смешается с итальянским вермутом, а капелька выдержанного коньяка, точно доверчивый ребенок, прильнет к добавленному абсенту…

Он резко выпрямился. Он вытаращил глаза. Нет, они его не обманывали. В дальнем конце автобуса сгущались черные тучи.

Перед тем как разражаются великие катастрофы, крайне редко непосредственный свидетель способен заметить каждую подробность того, что надвигается. Беда подкрадывается тишком, проникая в сознание постепенно, этап за этапом. Например, жители Помпеи на ранних этапах будущей гибели этого города, вероятнее всего, заметили только клуб дыма. «А! – говорили они. – Клуб дыма!» И продолжали не обращать на него внимания. Так было и с Амброзом Уффином в описываемом случае.

Внимание Амброза остановило на себе лицо человека, который вошел на последней остановке и сел прямо напротив Старого Вонючки. Это было необыкновенно серьезное лицо, покрытое пятнами и залитое необыкновенным же малиновым румянцем. Глаза, заметно выпученные, неподвижно смотрели куда-то вдаль. Амброз заметил эти глаза, когда они проплыли мимо него. Круглые, остекленелые глаза. Короче говоря, глаза человека, который недавно плотно подзакусил.

С той непринужденностью, с какой в автобусах рассматривают случайных попутчиков, Амброз время от времени позволял своему взгляду останавливаться на лице стеклянноглазого человека. В течение нескольких минут выражение этого лица оставалось неизменным. Будто он позировал перед фотографом. Затем его глаза вдруг начали понемногу оживать. Румянец стал гуще. Было ясно, что по той или иной причине шестеренки его мозга вновь пришли в движение.