Мистер Муллинер рассказывает - [54]

И когда он просидел там часа два, ему вдруг припомнились слова Роберты о том, как Роланд Эттуотер смылся на молочном поезде. Тогда он не обратил на ее слова особого внимания, но теперь в нем все больше и больше росло убеждение, что указанный поезд сыграет в его жизни важнейшую стратегическую роль. Этот жуткий дом по самой своей природе был домом, из которого гости исчезают на молочных поездах, и ему надлежало приготовиться.

Он снова позвонил.

– Сэр? – сказал вошедший лакей.

– Вот что, – сказал Дадли, – когда отходит молочный поезд?

– Молочный поезд, сэр?

– Да. Тот поезд, который доставляет в Лондон свежее утреннее молоко, знаете ли.

– Вам угодно молока, сэр?

– Нет! – Дадли с трудом подавил желание пришибить этого олуха ботинком. – Я просто хочу узнать, когда утром отходит молочный поезд… на случай… на… э… случай, если мне придется неожиданно уехать, хотел я сказать.

– Я наведу справки, сэр.

Лакей направил свои стопы на половину слуг, глашатай великой вести.

– А ну-ка отгадайте! – провозгласил лакей.

– Что такое, Томас? – снисходительно осведомился Симмонс, дворецкий.

– Этот самый, ну, Великий Прыщ как его там, – сказал Томас, ибо в среде слуг Дадли был известен теперь под этим ласковым прозвищем, – примеривается смыться на молочном поезде.

– Что-о? – Симмонс поднял свою дородную фигуру из кресла. Лицо его не озарилось веселостью, бушевавшей в его подчиненном. – Я должен незамедлительно поставить в известность ее милость.

Последний гость отбыл, и леди Уикхем намеревалась подняться к себе и вкусить заслуженный сон, но тут перед ней предстал Симмонс, сугубо серьезный и сугубо озабоченный.

– Не могу ли я поговорить с вашей милостью?

– Что такое, Симмонс?

– Дозволено ли мне, миледи, взять на себя смелость спросить, состоит ли… э… молодой человек в твидовом костюме в числе близких знакомых вашей милости?

Леди Уикхем была удивлена. Она никак не ожидала, что Симмонс забредет в гостиную и начнет непринужденно болтать о ее гостях, и уже намеревалась прямо указать ему на это. Но тут что-то шепнуло ей, что в результате она может лишиться интересной информации.

– Он говорит, что он друг мисс Роберты, – милостиво ответила она.

– Говорит! – повторил дворецкий донельзя зловещим тоном.

– На что вы намекаете, Симмонс?

– Прошу прощения, миледи, только я убежден, что этого молодого человека привели сюда некие преступные намерения. Томас доложил, что в его чемодане находился костюм для переодевания со всеми необходимыми принадлежностями.

– Для переодевания? Какого переодевания?

– Томас не был детально исчерпывающим, ваша милость, но, насколько я понял, речь идет об облике юного мальчугана. А только что, миледи, он наводил справки о времени отбытия молочного поезда.

– Молочного поезда!

– Далее, по словам Томаса, его явно ошарашило сообщение, что к обеду здесь ожидаются гости. По моему мнению, миледи, он намеревался сразу после обеда произвести то, что я именую быстрой обчисткой, и улизнуть на поезде девять пятьдесят семь. Присутствие гостей вынудило его изменить план, и он намерен произвести грабеж в глухой час ночи, а затем отбыть на молочном поезде.

– Симмонс!

– Таково мое мнение, ваша милость.

– Боже мой! Он же сказал мне, что Роберта приедет сегодня вечером. А она не приехала!

– Уловка, миледи, чтобы вызвать доверие.

– Симмонс! – сказала миледи, берясь за разрешение кризиса, как подобает сильной женщине, каковой она и являлась. – Сегодня ночью вам надлежит бдеть!

– С ружьем, миледи! – вскричал дворецкий с энтузиазмом заядлого охотника.

– Да, с ружьем. И если услышите, что он шастает по дому, незамедлительно разбудите меня.

– Будет исполнено, ваша милость.

– Вы, разумеется, должны соблюдать полную тишину.

– Будто мышка, ваша милость, – сказал Симмонс.

Тем временем Дадли в укромности Голубой комнаты уже некоторое время сожалел – и с каждым мгновением все горше, – что в столовой, всецело поглощенный своей бедой, он практически не съел ни кусочка. Мирная безмятежность Голубой комнаты успокоила его нервную систему, а вместе со спокойствием пришло озарение, что ему чертовски хочется есть. Было нечто мистическое в том, как судьба на протяжении этого дня раз за разом умудрялась лишать его положенной суточной порции белков и углеводов. Как ни изнывал он от голода, дожидаясь Бобби в «Кларидже», едва она появилась там, любовь тотчас отвлекла его от меню, и он ни на йоту не насытился. А с тех пор во рту у него не побывало ничего, кроме двух-трех крошек, которые он понудил себя проглотить за обеденным столом.

Дадли взглянул на свои часы. Время оказалось куда более поздним, чем он предполагал. И слишком поздним, чтобы он мог позвонить и попросить, чтобы ему принесли побольше бутербродов, – даже если предположить, что его статус в этом преотвратнейшем доме вообще дает ему право на бутерброды в неурочный час.

Он растянулся на кровати и попытался уснуть. Лакей доложил, что молочный поезд отходит в три пятнадцать, и он твердо решил воспользоваться им. Чем раньше он выберется из этого жуткого места, тем лучше. А пока ему требовалась пища. Любая пища. Весь его организм вибрировал, яростно требуя надлежащего подкрепления.