Мистер Кольт. Серия «Аранский и Ко». Книга 2 - [12]

Бессараб упал на спину. Пытаясь поднять голову и как-то приподняться, беспорядочно шаря вокруг себя руками и дергая ногами, словно ища опору под собой.

— Все. Сдулся Бессараб, — констатировал один из корешей Бориса, Витя Малек.

Малек был альбиносом. Очень светлые волосы, почти белого цвета, прямые и удлиненные, опускались чуть ли не до плеч, бесцветные брови и ресницы и неопределенного цвета глаза, это все выделяло его из толпы и бросалось в глаза. Под стать как своей кликухе, так и фамилии, был и мелкого роста, и мелкого сложения, но горд, заносчив и колок на слово, что порой приводило к щекотливым ситуациям, из которых выпутываться приходилось не ему, а уже всем вместе. За остроумие, сообразительность, гибкость ума и фантазии, а также смелость, отчаяние и самоотверженность его любили и поэтому все прощали.

Кова постоял немного над Бессарабом, подождал, когда тот наконец приподнялся и, сидя на земле, периодически потряхивая головой и почесывая затылок, старался прийти в себя, затем подошел к товарищам, взял у Малька бутылку вина отпил несколько глотков, промочив горло.

— Да, похоже на то, — Борис сделал еще глоток и вернул бутылку.

Малек тоже отпил из горлышка и добавил:

— Товарища можно вычеркнуть из списка, — посмотрел на корешей Бессараба. — Эй, пацаны. Вы это чучело знаете? Мы нет. Как тебя зовут, неудачник? Мусор. Он мусор. Предлагаю поставить окончательную точку на карьере этого придурка, выбросить его в мусорный бак, его место среди мусора и дерьма. А? — Малек вопросительно посмотрел на Кову.

— Да ладно, пошли, — Борис снял куртку с веток куста, отряхнул ее и надел.

Они уже подошли к углу ларька, еще секунда, и скрылись бы за поворотом, когда сзади вдруг злобный, приглушенный голос Бессараба остановил их:

— Постой, Кова. Разговор не окончен.

В это было трудно поверить, после такого нокаута продолжать поединок было просто невероятной глупостью, но то, что это прозвучало, все слышали. Кова остановился и повернулся. Бессараб уже стоял на ногах, пригнув голову и злобно улыбаясь, сунул руку в боковой карман куртки, и, описав короткую дугу, раскрывшись в его ладони, сверкнуло лезвие ножа. Теперь стало понятно, почему Бессараб остался в куртке, в кармане был нож, и он намеренно оставил этот вариант на крайний случай, который теперь для него и наступил. Значит, не исключал применение ножа с самого начала драки.

Бессараб уже летел на него, выставив вперед лезвие, благо расстояние было между ними достаточным и Кова успел достать из кармана кастет, надеть на кисть, успел отвести левой рукой нож в сторону, а правой кастетом вмазать Бессарабу под глаз. Было видно, как кожа на его лице от глаза и почти на всю щеку лопнула, и из раскрывшейся раны брызнула кровь. Бессараб вскрикнул и выронив нож, схватился за щеку. Борис ударил кастетом еще раз и еще, Бессараб рухнул на землю без сознания, повалившись набок, Кова склонился над ним продолжал бить кастетом по голове, потом ногами по туловищу, потом опять по голове. Бессараб приходил в сознание, что-то бормотал, двигал беспорядочно рукам, ворочался на земле, а Кова опять бил кастетом по голове, и опять, пока тот не затих без движения. Малек оттащил Кову в сторону, забрал кастет:

— Все, все, — он перепуганно смотрел на неподвижного Бессараба. — Хватит. Остынь. Убьешь ведь.

Борис отдышался, посмотрел по сторонам, его пацаны стояли возле киоска, ошеломленно глядя на происходящее, кореша Бессараба чуть поодаль, перепуганно созерцая поверженного ватажка, не зная, что делать и предпринять.

— Вина глоток дай? — Борис посмотрел на Малька.

Тот только развел руками:

— Да все. Нету. Валим.

— Тогда уходим?

Когда вышли из гастронома, рядом с овощным павильоном стояла «скорая помощь». На носилках санитары принесли Бессараба, закатили в машину и повезли в больницу.

Далеко уходить они не стали, в сетке забора была дырка, пролезли сквозь нее на территорию садика, устроились в деревянном домике рядом с песочницей, открыли вино. Кто-то притащил гитару, стемнело, подтянулись еще пацаны. Бренчали по струнам, что-то хором подвывали. Потом послали еще за вином. Борис пил, но немного, тяги к спиртному у него никогда не было, так, чуток, за компанию, для настроя, под базар легкий и непринужденный, но сейчас настроения не было, даже больше, состояние душевное было просто паскудное. Пока было неизвестно, жив ли Бессараб вообще. Борис понимал, что перестарался, переборщил, тем более кастетом. Но Бессараб на него с ножом пошел, значит, сам и виноват. Да, но Бессараб уже был не боец, мозги поплыли после нокаута. Дурак, зачем нож достал!

Малек разливал портвейн по бумажным стаканчикам, ржал и нес белиберду. Это было нормально, но сейчас раздражало, Кова ткнул локтем его в бок:

— Малек, нож Бессараба где?

Тот замолчал, задумался:

— Да там, кажись, остался.

— Кастет мой где?

— У меня.

— Сюда давай. Спрячу.

Бессараб не умер, но в реанимацию попал. Несколько дней там пробыл, пока перевели в общую палату. Сначала сняли побои, потом менты пришли — написал заявление, отец его настоял. А потом суд был. В деле ни нож, ни кастет не фигурировали — так решили обе стороны, так было лучше для всех. Потом судья зачитала обвинительный приговор. Как-то не торжественно это выглядело, но тревожно до дрожи в коленках, а судья читала с листа сбивчиво, без выражения, временами теряя в словах буквы и окончания. В зале людей было мало, чуть в стороне от других сидели его родители и Варя. Мама плакала тихо и незаметно, Варя перепуганными, полными слез глазами смотрела на судью, как на бога, теребила в руках платочек, судорожно всхлипывала, роняя на юбку слезы, часто и глубоко вздыхала, словно ей не хватало воздуха.