Брэвис начал царапать и скрести кирпичи, но вместо пыли, выходящей из дымохода, Мойра увидела волну пота, словно прорвало трубу, а следом хлынули настоящие реки крови.
Мойра умоляла Брэвиса вылезти из камина и прилечь на кровать, но звуки его тела тут же стали втрое громче. Даже мистер Квис слышал их на улице.
Порой Мойра выкрикивала имя Брэвиса, но гул механизмов у него внутри заглушал ее слова.
Потом его рот покрылся пеной, падавшей пушистыми хлопьями, точно с дешевого пива на жаре.
Мойра чувствовала, что должна поддерживать тело Брэвиса в трубе, ибо таково его желание.
Мистер Квис кричал с веранды, не надо ли помочь, но она либо не слышала его, а, когда все-таки слышала, была слишком занята и не могла ответить.
Кульминация приближалась, какой бы она ни была; «кончина», думала Мойра, вот подходящее слово. Его страдания достигли предела, и вот она тут, единственная родня, помогает в тяжкий момент. Ни одна медсестра, ни один врач не смогли бы сделать то, что делала она, и эта мысль укрепила ее и утешила.
— Скажи, мой милый мальчик, не должна ли я сделать что-то другое, не то, что я делаю, — вскрикивала Мойра, но звуки в его утробе заглушали ее голос.
Внезапно он высунулся из трубы и указал с диковинной величавостью на рулон туалетной бумаги.
Она отмотала часть и положила бумагу, чтобы он смог дотянуться. И тут впервые заметила, что Брэвис стоит голый, но присмотревшись, решила, что он по-прежнему одет, только одежда стала того же цвета и так же промокла, как и его кожа, порвавшаяся до того, что обнажились внутренности. Одежда теперь походила на его лопнувшую кожу и кровоточащие органы. Брэвис не столько истекал кровью, сколько взрывался изнутри.
Ему удалось налепить обрывки туалетной бумаги на те части тела, что полопались страшнее всего.
Вскоре один рулон кончился, и Мойра крикнула мистеру Квису, чтобы зашел в кладовку, где лежали остальные, и бросал ей один за другим, поскольку Брэвис использовал их очень быстро.
— Ближе подходить не надо, — посоветовала она мистеру Квису. — Развязка, дорогой друг, близка.
Казалось, Брэвис расходовал целый рулон мгновенно, как только получал. Остались всего четыре. Он обматывал себя, и бумага тут же краснела от влаги, хлеставшей из всего тела.
Последний рулон кончился, и Мойра не знала, чего ожидать.
Ей почудилось, что Брэвис кричит, но она поняла, что все эти шумы и звуки, раздававшиеся в его теле, теперь переместились в гортань и вынуждают голосовые связки вибрировать, словно он говорил. Потом ей показалось, что он произносит одно слово или часть незавершенной фразы: — «Избавь!» — снова и снова. «Избавь».
Затем жуткий шум стаей птиц взметнулся над ее головой и оглушил. Она упала, выпустив его ноги, и тут же гигантский поток крови и внутренностей окатил ее, а его тело, с головы до пят обмотанное туалетной бумагой, грузно обрушилось сверху.
Мойра не знала, как смогла встать и проделать нелегкий путь на веранду, где, трепеща, ожидал мистер Квис. Вряд ли нужно было объяснять, что внука больше нет. Мистер Квис безмолвно стиснул ее пальцы и прижал к своим губам. Затем еле слышно прошептал, что пойдет сообщить всем заинтересованным лицам о том, что тяжкое бремя жизни Брэвиса наконец-то пало.
