Миссия в Ташкент - [126]

Где-то в начале декабря власти Бухары спросили двух моих друзей, могут ли они читать по-английски. Они ответили, что не могут, но что британский офицер, укрывающийся в городе, может. Как я узнал впоследствии, генерал Маллесон послал ко мне людей в середине ноября, и я уверен, что эти сообщения прибыли и никогда так и не были доставлены мне, и что эмир хотел прочитать их первым. У меня не было возможности посылать сообщения из Ташкента, но в Бухаре я был на постоянной связи с Ташкентом и мог всегда послать курьеров в Мешхед через пустыню и иногда мог использовать для передачи сообщений железную дорогу на Ашхабад. Я был вполне готов оставаться в Бухаре, и я уверен, что мог бы достаточно регулярно получать новости из Ташкента и пересылать их в Мешхед. Единственное, требовалась некоторая помощь со стороны властей Бухары, особенно, что касалось безопасности и неприметности квартиры, в которой я жил. Если бы только большевики услышали про то, что я нахожусь в Бухаре, они бы нашли способ давления на эмира с целью выдать меня, поставив его в очень неудобное положение. К сожалению, я был лишен какой-либо помощи со стороны властей Бухары, хотя меня очень любезно принимал мой хозяин — Хайдер Ходжа Мирбадалев, человек, прослуживший около сорока лет в русской резиденции в Кагане (Новая Бухара). Впоследствии выяснилось, что большевики в Кагане так никогда и не узнали, что я был в Бухаре, и когда я был в Персии, я встретил австрийского военнопленного, сбежавшего из Туркестана в декабре, который сказал мне, что было известно, что лейтенант Мандич сбежал из Ташкента, но никто не догадывался, что я был его компаньоном. В Бухаре я жил в женской больнице, опасном и публичном месте, доступном любому, и для большевиков не составляло большого труда послать туда людей, чтобы узнать, кто был я, если бы появились хоть какие-то подозрения. Если бы я остался, то надо было убедить эмира лучше меня охранять. Так как я не получил ответа на свое письмо, посланное в Мешхед 22 октября, в котором я послал свои предложения остаться в Бухаре, я решил не задерживаться более и уехать. Я нашел в Бухаре двух сержантов из числа проводников, направлявшихся со мной в Кашгар, которые сейчас были посланы из Мешхеда с винтовками для эмира. Эти люди оказались чрезвычайно полезными для меня и могли узнать меня и подтвердить, что я на самом деле являюсь британским офицером, в чем бухарские власти, несмотря на предупреждение генерала Маллесона, что он ждет меня, сомневались. Я решил забрать этих людей с собой и приказал им попросить Казначея (Министра финансов), который постоянно общался с ними, обеспечить их лошадьми для путешествия. К моему удивлению и негодованию он послал их к Куш Беги, который отказался дать им лошадей. Это поставило меня в трудное положение, так как я не имел достаточно денег, чтобы купить лошадей на всю нашу группу, и раздумывал, как мне поступить, при этом мне не хотелось принимать подачки от бухарских властей. Мне удалось занять нужную сумму у одного русского, чтобы купить нужных мне лошадей. Фактом является то, что власти Бухары отказались помогать этим двум людям, рисковавшими своими жизнями при выполнении для них службы, о которой обычно люди не забывают. Я также просил их дать в долг мне для путешествия винтовки, подчеркивая, что я не мог сам легально их купить в Бухаре. Мне кое-как дали только три. Наконец я подготовился к отъезду вместе с четырьмя русскими офицерами и еще некоторыми людьми вдобавок к лейтенанту Мандичу и его жене, двум индийским сержантам и моему индийскому слуге, который приехал из Ташкента вскоре после меня. Я согласился взять этих русских офицеров, так как подумал, что они будут полезны в случае столкновения с большевистскими солдатами, но последующие события показали, что я ошибся в своей оценке их личностей. Как раз, когда мы отправлялись, еще несколько русских — представители антибольшевистских сил в Транскаспии, попросились ехать с нами, так как об их присутствии в Бухаре стало известно большевикам, которые стали поднимать об этом вопрос перед эмиром. Это делало нашу группу значительно больше, чем я рассчитывал, и так как эти люди не были офицерами, и у них было несколько слуг, в последующем они могли стать обузой в случае трудностей. Однако я не знал, как я могу отказаться разрешить им ехать вместе с нами.

26. Мы покинули Бухару после заката вечером 18 декабря 1919 года и, переехав основную железнодорожную линию, сделали остановку в селении Куман на краю степи. Затем мы ехали два дня по степи и пустыне до Бурдалыка на Оксусе (Амударье). В первый день мы проехали тридцать миль, прежде чем добрались до первого источника воды. Темнота застала нас в пути до того, как мы достигли воды, мы потеряли тропу, и были вынуждены остановиться на ночлег без воды прямо в пустыне в том месте, где находились, но прошедший сильный ливень, промочивший до нитки людей и животных, спас нас от жажды. В Бурдалыке, еще на бухарской территории, мы оставались в достаточной безопасности. Здесь мы задержались на два дня, готовясь к более чем 220-мильному путешествию по пустыне до реки Мургаб и железнодорожной линии на Кушку. Переправа находилась в десяти милях к югу от Бурдалыка, и река имела здесь ширину около 200 ярдов. На реке имелась всего одна лодка, и нам пришлось сделать три ходки, что заняло у нас 4 часа. Пустыня, по которой мы путешествовали от Оксуса (Амударьи) до Мургаба, представляла собой невысокие валообразные песчаные холмы, покрытые кустарником. Вид напоминал штормовой день на море с волнами высотой от 20 до 30 футов, в то время как дальний горизонт кажется почти плоским. Мы путешествовали от колодца к колодцу, но часто не останавливались на ночлег у колодцев, так как это затрудняло нам совершение больших переходов, мы решили, что лучше устраивать водопой, когда мы проезжали колодец, а затем продолжали движение до наступления темноты. У каждого мужчины к седлу была привязана небольшая кожаная фляга. Лошадей мы поили у колодца, а затем они двигались до следующего колодца. Лошади в этом краю были замечательные, в дороге они могли обходиться без воды. В жаркую погоду они могли идти 48 часов без воды, а в прохладную погоду даже больше. В колодцах глубиной до ста метров была постоянно соленая вода, но однажды в очень глубоком колодце оказалась прекрасная свежая вода. На четвертый день нашего путешествия от Оксуса (Амударьи) наши проводники, к сожалению, потерялись. Я подсчитал, что мы должны были быть на расстоянии 60 миль по прямой от реки Мургаб, единственной нашей надежды найти воду, если мы не сможем найти колодцы. Так как у нас последний водопой был в полдень за день до этого, было сомнительно, что животные смогут дойти до воды, но даже если бы нам удалось это сделать, группа, страдающая от жажды, вынуждена будет спешить к воде без соблюдения необходимых предосторожностей и может легко нарваться на большевистских солдат, охраняющих реку и железнодорожную ветку. Положение выглядело очень неприятным, пока мы не вышли на едва заметную тропу в пустыне, и один из наших проводников сказал, что он мог бы вывести нас к колодцу, но что дороги дальше оттуда он не знает. К вечеру мы добрались до колодца, около которого, к нашему огромному счастью, были люди с большими стадами овец. Я говорю к счастью, так как колодец был глубиной более 750 футов, и не встреть мы здесь пастухов, у нас не было бы никаких способов добраться до воды. Воду вытаскивали два верблюда, которые десять минут вытягивали один кожаный мешок с водой. Мы остановились на расстоянии около пяти миль от реки Мургаб днем 3 января 1920 года и в темноте пошли к реке, которая была шириной около 20 ярдов. Здесь мы переправились через реку по висячему мосту с помощью туркменского крестьянина, отблагодаренного за эту помощь крупной суммой денег. Мы приобрели здесь еду для людей и животных из расчета необходимости добраться с ней до первой персидской деревни. К сожалению, во время получения продуктов в темноте случилась некоторая неразбериха, у нас не было времени проверить количество полученной еды, так как все время была опасность, что большевистская охрана железной дороги услышит нас, если мы задержимся на территории, контролируемой ими. После пересечения реки мы продолжили свой путь и пересекли железную дорогу Мерв (Мары) — Кушка, затем двигались до 2 часов ночи и остановились на стоянку в пустыне. Здесь мы обнаружили, к своему ужасу, что у нас недостаточно еды -16 чупатти (лепешек) на оставшиеся четыре дня на 25 человек. Невозможно было вернуться назад за дополнительными продуктами, поэтому мы поделили то, что было, и после того, как они закончились, мы были вынуждены питаться зерном, которое мы везли в качестве корма для лошадей; его мы либо поджаривали, либо варили. В пустыне было множество банд скитающихся туркменских разбойников, и однажды мы чуть не были обстреляны людьми, которые приняли нас за одну из таких банд. Однажды вечером мы подъехали к одной стоянке и попытались попросить еды. Они пообещали нам прислать еду, если мы отъедем и дождемся, пока они ее пришлют. Мы так и сделали, после чего они стали нам кричать, что если мы сразу не уберемся, то они откроют по нам огонь, поэтому мы пообещали оставить их в покое и остались с нашим рационом из жаренного и вареного зерна. В конце концов, мы добрались до большого лагеря туркмен, которые продали нам барана и муки, и мы все сели готовить и хорошо поели. Однако они не могли дать нам продуктов с собой, так как у самих еды было недостаточно, но они сказали, что у колодца, к которому мы приедем вечером, мы сможем купить все, что нам нужно. Некоторые люди у этого колодца видели нас, подъезжающими к туркменскому лагерю, и думали, что мы банда грабителей, отъехавшая от колодца, и спряталась на некотором расстоянии в пустыне, поэтому мы были вынуждены опять вернуться к нашей зерновой диете.