Миссия России. Хватит ли сил у Путина? - [12]

Думаю, что со временем к власти на Украине придут более прагматичные люди. Да, прозападные (других там сейчас у власти быть не может), но без выраженных патологий, которые Россию, вероятно, любить не будут, но будут рассматривать ее как страну, с которой нужно иметь дело.

Однако их приход не будет означать, что Украина вновь станет нам дружественной страной. Пока там не видно политической силы, которая могла бы обеспечить возвращение хотя бы к видимости нормальных отношений с Россией. Сложно представить, что при наличии на Украине современной идеологической и пропагандистской машины, при том, в каком духе воспитывается молодежь, при сегодняшнем разгуле ультраправых организаций там можно будет хоть в какой-то мере возродить то отношение к России, которое существовало на протяжении большей части послесоветских лет…

— Как вы думаете, на Западе сразу поняли, что внешняя политика Владимира Путина будет отличаться от ельцинской?

— Практически сразу. Уже когда Путин провел свои первые международные встречи еще в качестве премьер-министра (это был саммит АТЭС в Новой Зеландии осенью 1999 года), он получил оценку тогдашнего президента США Билла Клинтона. Если верить воспоминаниям Строуба Тэлботта, который в тот момент работал заместителем госсекретаря США, Клинтон сказал: «С этим парнем нам придется труднее, чем с Ельциным, потому что он будет намного жестче отстаивать интересы России». Так и получилось в итоге.

— Можно ли говорить о том, что за истекшие 15 лет видение Владимиром Путиным внешнеполитической ситуации существенно менялось? Или оно таким и осталось, каким было в самом начале его президентства?

— Естественно, менялось. Об этом можно судить по тому, как развивалась внешняя политика России: за данный период она, на мой взгляд, претерпела очень серьезную эволюцию.

Мне представляется, что, в отличие от его предшественника, у Владимира Путина изначально была внешнеполитическая доктрина. И на первом этапе она состояла в том, чтобы достичь некой суммы договоренностей с Западом относительно ключевых интересов сторон.

Речь шла о том, что Россия будет готова поддерживать Запад по тем вопросам, которые для него важны. Прежде всего это должно было касаться борьбы с терроризмом. Мы были также готовы рассматривать максимальную степень сотрудничества в решении различных региональных конфликтов, налаживать взаимодействие в Совете Безопасности ООН и так далее. Но при этом Москва исходила из того, что и Запад, в свою очередь, будет признавать ряд приоритетных интересов России в ключевых для нее областях (а именно в отношениях с соседними государствами, в обеспечении безопасности страны) и не станет предпринимать шагов, которые могут эти жизненно важные для нас интересы поставить под угрозу.

Эта доктрина не была нигде сформулирована, но вся логика внешнеполитического поведения российского руководства указывала на наличие такого, еще раз подчеркну, предельно прагматического подхода. Это чувствовалось и летом 2001 года в Любляне, где Владимир Путин впервые встретился с Бушем-младшим. И проявилось, когда Путин стал первым иностранным лидером, позвонившим Бушу после трагедии 11 сентября и предложившим содействие и помощь в борьбе с терроризмом. Именно тогда, как мне кажется, Владимир Путин начал практическое осуществление этой доктрины, которую можно назвать «доктриной стратегической взаимности».

Буш сначала дал понять, что такое взаимодействие возможно. Но, на мой взгляд, на самом деле у Соединенных Штатов не было намерения рассматривать даже возможность такого паритета интересов. Как выяснилось, одна из главных задач, которую ставила перед собой администрация Буша-младшего, состояла прежде всего в усилении стратегической позиции США за счет России и без учета интересов ее безопасности. А вторая задача заключалась в том, что Збигнев Бжезинский называл «максимальным усилением геополитического плюрализма на постсоветском пространстве».

— Что это означает?

— Говоря нормальным языком, речь шла о резком усилении позиций США на постсоветском пространстве за счет ослабления влияния России в тех регионах, где оно еще сохранилось. Если же более конкретно, то борьба должна была идти уже не за Прибалтику, которая еще в 2001-м начала движение в сторону НАТО, а в 2004-м стала полноценной частью блока, но за Украину, Грузию, Азербайджан, Армению и Казахстан. Таковы были новые цели, которые ставила перед собой в тот момент американская администрация.

— Довольно быстро выяснилось, что это не абстрактные цели, а краткосрочные внешнеполитические задачи…

— Это стало понятно уже в конце ноября 2001 года, вскоре после очень успешного в эмоциональном и политическом плане визита Путина в США. Тогда президент России встречался со своим американским коллегой в Кроуфорде, в Техасе, где находится фамильная резиденция Бушей. И казалось, что между президентами двух стран налажены хорошие личные отношения. Однако вскоре Госдепартамент заявил о том, что Соединенные Штаты выходят из Договора о противоракетной обороне. Договор о ПРО делал обе стороны одинаково уязвимыми для взаимных ракетно-ядерных ударов. Намерением выйти из этого договора США ясно показывали, что Америка хочет создать самостоятельную национальную систему противоракетной обороны. Это означало, что она встает на путь нейтрализации российского ядерного потенциала, то есть разрушения сложившегося стратегического ядерного паритета.