Миссия на Маврикий - [111]

— Стивен, — окликнул он сквозь басы виолончели, — как пишется «химера»?

— Большинство, сколько я знаю, начинает с «х». Ты что, пишешь ей о буревестнике в моем ночном горшке?

— Стивен, тебе не кажется, что «ночной горшок» — чертовски неподобающее для письма выражение?

— Господь с тобой, Джек! Мать, самостоятельно растящую своих детей, тебе «ночным горшком» не смутить. Ну, напиши «талассодром», если тебе это кажется благозвучнее.

Перо снова заскребло по бумаге, виолончель продолжила выводить мелодию — и тут в дверь постучал гардемарин, с докладом о парусе на правой раковине. Гардемарин заметил, что, судя по странному пятну на фор-марселе, это «Эмма».

— Несомненно, она и есть — согласился Джек. — Как быстро они!

«Эмма» была отозвана с Родригеса депешей с авизо, но ее не ждали раньше вторника.

— Том Пуллингс будет на борту нынче же, — обратился коммодор к доктору, — надо пригласить его на обед. После мотаний туда-сюда вокруг Родригеса он будет очень рад куску свежей баранины.

Был вызван Киллик и снабжен указаниями к пяти склянкам приготовить седло барашка, полдюжины бутылок красной «Констанции» и «утонувшего младенца»[5]. Они еще пообсуждали Тома Пуллингса, его одиночный поиск вдали от своих, его вероятный аппетит — и тут вернулся запыхавшийся гардемарин с выпученными глазами с докладом: «Стонч» только что доложил о четырех парусах на северо-востоке.

— А что докладывает «Эмма»? — вопросил Джек.

— Не знаю, сэр, — пролепетал гардемарин.

— Ну так будьте добры, пойдите и выясните — раздраженно распорядился коммодор.

Выяснилось, что «Эмма» не докладывала ничего. Не было сигнала о вражеских судах в пределах видимости, не гремела пушка для привлечения внимания. А ведь «Эмма» с отличным капитаном на борту была куда ближе к этим четырем кораблям, чем «Стонч». Вывод был очевиден: эти четыре паруса — суда Ост-Индийской компании… Или (холодная рука сжала сердце Джека) — это английские военные корабли.

Джек в задумчивости вышел из каюты, прошел по палубе, окликнул «Эфрикейн», что выходит из строя и приказал сблизиться с «Эммой». До того «Боадицея» шла с малой парусностью, дабы уравнять скорость с тихоходными транспортами, теперь на мачтах распустились полотнища брамселей и со свежим ветром в бакштаг фрегат понесся не хуже скаковой лошади. Молочно белая кильватерная струя вытягивалась все дальше, носовой бурун вырос до клюзов, брызги летели от бака, образуя на солнце маленькие радуги. Дух экипжа взлетел невиданно, мальчишки и молодые марсовые громко хохотали, взлетая по вантам отдать бом-брамсели — однако несколько суровых энергичных окриков с квартердека мигом загасили веселье. Кормовые и шканечные вахтенные замерли, как мыши под метлой, передвигаясь едва не на цыпочках, более удаленные обменялись понимающими взглядами и тычками, а на баке пробормотали с понимающей ухмылкой: «Как бы не заштормило, ребята».

Трудно что-то спрятать на военном корабле, и, хотя прибытие Джека и полковника Китинга с прощального обеда у губернатора наблюдали лишь несколько часовых морской пехоты и вахтенных, вся команда знала, что «кэп принял на грудь» и «был пьян как Ной». Говорили, что «его привезли на причал в тачке, а он ревел и требовал женщину, черную девчонку себе в койку». Команда понимающе пересмеивалась, цитируя его поучения о «злейшем грехе пьянства», пока он громогласно вопрошал: подтянут этот блок до нока до конца этой вахты — или ему еще подождать?

Сейчас «Боадицея» шла самым подходящим для нее курсом, разбрасывая длинную волну и без усилий выдавая десять узлов, и, несмотря на дурные предчувствия, нельзя было не наслаждаться ее движением.

— Вот так я всегда и представлял себе жизнь моряка, — заметил мистер Петер, редкий гость на квартердеке. В основном все свое время он проводил в маленькой клетушке ниже ватерлинии, деля его между морской болезнью и работой. — Вы не находите это восхитительным, сэр?

— О да, это как бокал шампанского, — отозвался Стивен, и мистер Петер со значением улыбнулся, покосившись на изжелта-серого полковника Китинга, моргающего на солнце (на самом деле, в тачке привезли именно его, и именно он требовал: «Давайте совокупляться!»).

«Боадицея» и «Эмма» сближались с общей скоростью в шестнадцать узлов, и каждые несколько минут восточный горизонт отбегал на милю. Вскоре впередсмотрящий доложил о четырех парусах, что ранее заметил «Стонч», затем раздался крик, что еще два корабля видны на ост-норд-ост, и что за ними видны еще верхушки брамселей.

Но уже шесть кораблей никак не могли быть «компанейцами». Джек несколько раз прошелся по квартердеку, все более мрачнея лицом, затем стащил с себя мундир, позаимствовал трубу Сеймура и полез на фор-брам-стеньгу. Он уже почти долез туда, ванты скрипели под его весом, а ветер трепал его длинные волосы, пытаясь унести их на северо-запад, когда он услышал, как дозорный бормочет: «…шестнадцать, семнадцать… Да их тут чертова армада! Чертова испанская армада. Эй, на палубе!»

— Не ори, Ли, — буркнул Джек. — Я сам все вижу. Подвинься.

Он устроился на рее и повел трубой с востока на северо-восток. Вот они: величайшая эскадра, которую он когда либо видел в Индийском океане. А во главе, напрочь убивая даже призрак надежды, шел двухдечный «Илластриес» под вице-адмиральским флагом.