Свет в коридоре мигнул, меняясь с равномерно-золотистого на рыжевато-розовый. Еще немного — и он начнет постепенно гаснуть, имитируя закат.
За прошедшие недели я выучила все режимы освещения наизусть. Они помогали не терять счет дням. Они значили, что время не застыло на месте.
Я без особой надежды изучила вскрытую панель управления гравитационными кольцами, подавив тяжелый вздох, и мягко оттолкнулась ногами от стены. Коридор «Норденшельда» плавно поплыл мимо. Из открытых настежь кают неприятно подмигивали холодные голубоватые огоньки включенных криокапсул: пять ледяных вспышек и еще более неуютная темнота за двумя последними дверями. Тишину нарушал только равномерный гул вентиляторов, не позволявших воздуху застаиваться. Пусть в каютах не было никого, кто потреблял бы кислород, и я вполне могла отключить локальные ответвления системы проветривания, но их шум создавал иллюзию присутствия, и мне становилось спокойнее.
Три недели в одиночестве дались куда сложнее, чем я полагала.
- Еще семь дней, — сказала я себе, отвернувшись от призывно распахнутой каюты Джанет. Но потом все-таки не выдержала и, извернувшись в воздухе, ухватилась за переборку.
Сквозь обзорное окошко криокапсулы виднелось неестественно бледное лицо. Спасительный холод, отключивший все процессы обмена в организме, покрыл изморозью и без того аристократически светлую кожу, выбелил золотистые локоны, запечатлел испуганно зажмуренные глаза и осторожно тронул инеем ресницы. В криокапсуле Джанет не грозила ни космическая болезнь, ни отеки, ни потеря костной массы, но проскользнувшая ассоциация с замороженными мумиями в ледниках Анд все же отозвалась мерзкой дрожью в руках.
- Прости меня, — неизвестно в который раз попросила я, чувствуя, как в глазах собирается треклятая влага, от которой никак не избавиться, — если бы я только знала…
Но откуда мне было знать?
Глупая ошибка, инженерная недоработка. После успешного полета до Ганимеда и обратно уже никто не задумывался об уязвимости корабля. «Норденшельд» сумел без серьезных повреждений дважды преодолеть астероидный пояс, и конструкторы уверились, что противометеоритная система вполне надежна. Кому бы, в самом деле, пришла в голову идея разгонять космический мусор до скоростей, которые позволяют пробить защитные экраны?..
Кому-то пришла. Сервоприводы гравитационных поясов «Норденшельда» отказали после первой же погнутой пластины, вынудив кольца застыть в одном положении. Ни о каком перенаправлении гравитации речи уже не шло. Теперь кольца могли обеспечить притяжение только при разгонных маневрах и торможении — одинаково противопоказанных из-за ограниченного запаса топлива.
До Облака Оорта оставались месяцы и месяцы пути. В условиях отсутствия гравитации это означало, что все члены экипажа подвергнутся риску необратимой атрофии мышц и костей, и я честно выдвинула на голосование два варианта: развернуть корабль прямо сейчас, лишив «Седну» шанса на спасание, или же прибегнуть к криокапсулам и установить поочередное дежурство, не меняя курс. Месяц без гравитации — это чревато, но поправимо. Нас шестеро; по четыре недели на каждого — достаточно, чтобы долететь до Облака и от Облака — до того же Ганимеда, где можно запросить помощь у колонии шахтеров. Вряд ли они обрадуются лишним ртам и легким, но отказать не смогут.
Команда выбрала криокапсулы единогласно, но я все равно чувствовала себя беспомощной и виноватой. Перед Джанет — особенно.
Сообщение об аварии уже должно было достичь Земли. Но ответное будет идти куда дольше.
К счастью.
Блистательная леди Аалто наверняка не пожалела средств, чтобы добавить к обязательному обмену данными пару слов от себя лично. А уж что, должно быть, выслушал Тайвер!..
- Зато Тайвер уже представлен твоей мама, — цинично отметила я, словно Джанет могла слышать, и зажмурилась, сгоняя слезы. Не помогло: в невесомости вода немедленно прилипала ко всем поверхностям, и драматически оплакивать свою судьбу было чревато.
Обзорный экран в кают-компании демонстрировал ровную черноту. Звезды казались битыми пикселями. Я вертела обзорными камерами, пока не поймала изображение удаляющегося Плутона, неопределенно хмыкнула — не самое вдохновляющее зрелище, но однозначно лучше темной пустоты — и, зацепившись стопами за скобы, открыла холодильник.
Я уже давно не чувствовала вкус, поэтому даже не посмотрела, что именно взяла. Ужин превратился в какой-то обязательный ритуал, позволявший считать, что прошел еще один день.
- Эрик, календарь, — скомандовала я с набитым ртом, пережевывая безвкусную массу из пайка. Бортовой компьютер, чья техническая начинка пребывала на грани искусственного интеллекта, послушно вывел на вспомогательный экран изображение календаря и без лишних указаний выделил крестом еще один день.
- Двадцать первый, — механическим голосом отчитался компьютер.
Я сосредоточенно кивнула. Эрик спрятал календарь, заменив изображением равнодушной черноты с пятнышками звезд. На беспомощно-досадливую гримаску, исказившую мое лицо, компьютер уже не среагировал: программа распознавания человеческого поведения ограничивалась набором общепринятых жестов и эмоциональное состояние членов экипажа не учитывала.