Миссис Хемингуэй - [77]

Куццемано чуть улыбается.

– Я не виню вас. – Мэри берет его за руку. – Эрнест словно притягивал одержимых. Вы были лишь одним из многих. Сказать по секрету, иногда я думаю, что это льстило его самолюбию. Никто ведь никогда не преследовал Фицджеральда.

Потом Мэри спрашивает о шраме. Ей всегда казалась, что за этой длинной розовой полосой, тянущейся по его лицу от глаза к щеке, скрывается нечто большее.

– От своих досталось. – Куццемано упорно не желает раскрывать свои тайны.

Тучи расходятся. Мэри приносит письма из гостиной.

– Если я найду что-то еще, – говорит она, – то обещаю сжечь. Вот!

Она протягивает ему письма. Куццемано подставляет раскрытую ладонь, точно испрашивая благословения.

– История меня прощает.

У машины он целует Мэри в щеку, встав так, чтобы не было видно шрама, потом садится за руль и поворачивает ключ зажигания. Эрнест рассказывал ей, как впервые повстречал Куццемано на Ривьере в 1926-м и, распалив воображение коллекционера историей о пропавшем саквояже, радовался поначалу, что заполучил задаром собственного частного сыщика. Сколько раз потом он пожалел об этом! Куццемано буквально вцепился в него мертвой хваткой. И вот теперь Мэри с ним наконец помирилась. Как бы ей хотелось простить его от имени Эрнеста! Но это уже не в ее власти.

Прежде чем отправиться в путь, Куццемано делает глоток из фляжки, словно обессилев после паломничества в дом своего кумира. Мягкие очертания губ, ждущих первого глотка, – как это похоже на Эрнеста! Гарри бросает на дом прощальный взгляд, кивает Мэри, и машина трогается с места. Что ж, он фанат, и это неизлечимо.

– Осторожнее, – кричит она вслед.

Когда автомобиль Куццемано пропадает из виду, Мэри отправляется следом за ним по дороге в сторону реки Биг-Вуд. Садится на поваленный тополь, радуясь, что снова осталась наедине со своими мыслями.

Они с Эрнестом часто тут сидели, глядя на речную долину, пока однажды его не охватил страх. Он начал беспокойно озираться и заявил, что они здесь как на ладони – подходи и бери. «Эрнест!» – нежно окликнула она мужа, словно звук собственного имени мог привести его в чувство. Мэри не понимала, что за дьявольская сила отняла у него разум и превратила ее храброго Эрнеста в человека, боящегося собственной тени.

В лесу он просто озверел.

– Мэри, – в глазах его сверкала одержимость, – ФБР. Они подслушивают. – Он вскочил и ринулся к реке, продираясь сквозь камыш и тростник. Как загнанный зверь, он озирался, высматривая, где мог затаиться в засаде невидимый враг, потом примчался обратно, к бревну. – Они пытаются взять меня. Они упрячут меня за решетку. Обвинят в неуплате налогов. Налоговая с ними заодно. Слушай, я оставлю тебе инструкции. Я им скажу, что ты не знала ничего о наших финансах, что ты лишь в самых общих чертах представляла себе, что там со счетами. Я буду утверждать, что ты понятия не имела о том, что у нас в чемоданах. Ты что, не понимаешь?

Мэри смотрела в его глаза, стараясь совместить в своем сознании того Эрнеста, которого она знала и любила, и этого, что стоял перед ней сейчас.

– Не понимаю, о чем ты, Барашек.

Он вскинул руки, словно призывая деревья в свидетели того, что отрекается от собственного разума.

– Выходите, ублюдки! Вот он я!

Деревья хранили молчание.

– День пошел насмарку! – орал он. – Насмарку! – Он выкрикивал эти нелепые слова вновь и вновь. И лишь когда он удалился на достаточное расстояние, Мэри позволила себе горько всхлипнуть. Всего один раз. Затем поднялась и пошла догонять мужа, чтобы успокоить его.

В тот вечер она позвонила в клинику.

40. Кетчум, Айдахо. Сентябрь 1961

Мэри всегда казалось, что разводить костер среди дня противоестественно. Но сейчас она хотела сделать это, пока не стемнело. Вокруг пахло соснами, влажной землей и мускусом, словно вчерашний олень оставил шлейф своего запаха.

Она складывает пирамидой сломанные бурей сучья. Потом приносит из кухни газеты. Со всех передовиц на нее смотрит лицо Эрнеста, и Мэри вспоминает, как он веселился, читая собственные некрологи в 1954-м, когда их самолет разбился у водопада Мерчисон-фолс. Потом за ними прислали спасательный самолет, но тот загорелся прямо на взлетной полосе. Эрнест плечом и головой выбил заклинившую дверь, чтобы вырваться из охваченной пламенем, готовой взорваться машины. Как в дурацкой комедии, думала тогда Мэри.

Газетчики не стали дожидаться, пока из-под обломков извлекут все трупы.

– Что ж, – сказал Эрнест на следующее утро, валяясь на кровати в гостиничном номере и читая одно из сообщений о своей смерти – из Индии, – кажется, «За рекой» никого не впечатлила, а вот «Старик», похоже, обеспечил мне пропуск в вечность. Я был очаровательным повесой и с легкостью добивался знаменитых женщин. Всех четырех своих жен я покорил неотразимой улыбкой. – Он ухмылялся, смакуя на все лады понесенную миром утрату. – А в богемном Париже я вел такую разгульную жизнь, что никакому другому писателю не удалось меня превзойти. Я был великим боксером и охотником, я мастерски рыбачил в открытом море. О! Еще я основал новую писательскую школу! И все это за пятьдесят пять лет! Что скажете, мисс Мэри? Неплохо, а?