Миссис Хемингуэй - [18]

– Говорят, тебе отвалили такой аванс за очередную книгу, что пришлось пить шампанское бочками, чтобы от него избавиться. – Сара играет длиной жемчужной нитью, то и дело ее прикусывая. – Дражайший Скотт, не злись, я просто слегка тебя поддразниваю. А кроме того, старине Хеммингштейну предстоит что-то в этом духе. – Сара обнимает Эрнеста за шею, целует в щеку.

Скотт мрачнеет. Пусть его дразнят – только бы не игнорировали.

– Ты так думаешь, Сара? – Эрнест изображает простодушие.

– Все девчонки на парижских улицах в одночасье заговорят, как твоя Брет Эшли[13].

– Ты о чем?

– Ну… Разве она не говорит постоянно «какая чушь»? Признайся, ты ее с меня списал?

– Вот уж нет.

– «Солнце» сделает тебя звездой, Эрнест!

– Конечно, – встряла Хэдли, глядя на мужа. – Это лучшее из всего, что он когда-либо написал. И он так много над ней работал.

Повисла многозначительная тишина. Ах да, она совсем забыла, что успех обязан даваться легко – или не приходить вообще. Все должно получаться играючи. Вечный час коктейля. Словно вся жизнь – это беззаботная юность и пьянящее веселье. А тяжкий труд – это удел других, менее одаренных.

– Я в том смысле, что мы надеемся, это будет огромный успех. – Хэдли пытается сгладить неловкость.

Оперение Файф вздымается и опадает от морского ветерка.

– Прекрасное название, – похвалила Сара.

– «Библия дает и не оскудевает», как говорит моя мать.

– Осмелюсь спросить, что же именно дает Библия, за исключением очевидного? – Кто-то приближается к ним по дорожке со стороны моря, в одной руке корзина с фруктами, в другой – запотевшая бутыль вина: точно оживший персонаж древнегреческого мифа. – Духовное окормление, стандартные проповеди, а может, просто бумагу на папиросы?

На вид незнакомцу не больше тридцати, у него коротко стриженные темные волосы и опрятные маленькие усики, слегка прикрывающие большой рот. Пухлые губы. Пожалуй, чересчур пухлые для мужчины.

– Гарри, дорогой! – Сара с улыбкой встает навстречу новому гостю. – Мы думали, что ты сегодня вечером останешься в Жуане.

– О нет. Там сегодня определенно нездоровый воздух. Я не помешал вашему празднику?

Гарри красив, хотя в его глазах есть что-то от пустого взгляда геккона, разомлевшего на солнце в полдень.

– Но, дорогой, мы уже все съели! У нас ровным счетом ничего не осталось! Мальчики так проголодались, после того как целый день купались в море.

Гость идет к столу – кокетливо, как девушка. Краем глаза Хэдли замечает, что Эрнест изменился в лице – он всю жизнь терпеть не мог гомосексуалистов.

Гарри ставит корзину на стол, и Хэдли высматривает себе на ужин пару яблок. И отмечает, какие у Гарри ухоженные ногти. Тот целует Скотта и Зельду, а Джеральду просто пожимает руку.

– Ты ведь знаком с Хемингуэями, дорогой?

– Нет, – качает головой Гарри. – До сих пор не имел удовольствия познакомиться.

– Гарри Куццемано, это Эрнест и Хэдли Хемингуэй. Эрнест и Хэдли, познакомьтесь с Гарри Куццемано, уникальным коллекционером книг.

– Приятно познакомиться, Гарри. – Эрнест старается не задержать его руки в своей. – А что именно вы коллекционируете?

Застывшие глаза оживают.

– О, да все что угодно, до чего могу добраться. Редкие книги. Первые издания. Манускрипты. Все, что можно определить как. – он явно ищет подобающее слово, – ценное. Я подбираю все, на чем можно будет сорвать куш через несколько лет.

Он ослепительно улыбается Хэдли, словно последняя фраза адресована только ей.

– А художественные достоинства учитываются?

Куццемано смеется:

– Нет, только ценность, сэр, только ценность. Но я должен сказать, мистер Хемингуэй, я читал ваш сборник «В наше время». Я смог раздобыть экземпляр из первого тиража, издательства «Три Маунтинс». Если вы продолжите писать дальше так же успешно, то вы снесли мне золотое яичко. Я так полагаю, тираж был не более пары сотен экземпляров?

– Вообще-то у меня самого всего один. – Эрнест покраснел от столь неприкрытой лести.

– Так вот: приберегите его. Вы знаете, какое сейчас дорогое образование?

Откуда Куццемано известно, что у Эрнеста есть ребенок?

– Я могу лишь молиться, чтобы ваша следующая книжка вышла столь же малым тиражом.

– Вы, вероятно, удивитесь, но сам я этого вовсе не желаю.

– Вы публиковались где-нибудь еще?

– Не так давно кое-что вышло в журнале «Литтл Ревью».

– Ваше имя должно быть на слуху.

– Не сказал бы. Меня читают разве что интеллектуалы и лесбиянки.

– Дорогой мой, а вы знаете, что этот журнал в Америке воруют чаще остальных?

– Это как раз по мне. Пусть уж лучше меня читает ворье, чем критики.

– Хорошо, очень хорошо. – Куццемано устраивается между Эрнестом и Сарой, наливает себе белого вина.

– Вы не возражаете, мистер Куццемано, если я украду у вас яблочко?

– Нисколько. Угощайтесь.

Хэдли грызет яблоко, вслушиваясь в беседу Сары и Зельды, но ловит себя на том, что все время поглядывает на этого человека. И всякий раз оказывается, что он смотрит на нее.

Вечер продолжается, и на террасе начинаются танцы. В какой-то момент вниз спускаются Патрик и Бу, сыновья Сары и Джеральда. Потирая сонные глаза, они спрашивают, что происходит, но, едва завидев Хемингуэев, опрометью кидаются наверх. Эрнест и Скотт поют под музыку «Чай для двоих» и не замечают этого стремительного маневра.