Миссис Харрис едет в Нью-Йорк - [2]

Она подошла к тому месту, где стена была тоньше — по всей видимости, некогда здесь была дверь между комнатами, — и постучала в нее.

— Эй вы, немедленно прекратите бить ребенка, слышите? Мне что, полицию вызвать?

Последовал немедленный ответ:

— Поди сунь голову под кран — это тебе мерещится чего-то! Никто никого не бьет, ясно?

Женщины постояли у стены, взволнованно вслушиваясь, но криков больше не было, а вскоре соседи сделали и приемник потише.

— Мерзавцы! — прошептала миссис Харрис. — А мы даже полицию вызвать не можем — они его бьют так, чтобы следов не оставлять. Но ничего, завтра утром я с ними поговорю!

— Бесполезно, — печально заметила миссис Баттерфильд. — Они все на нем же и выместят. Вот вчера — я для Генри сберегла кусочек сладкого пирога, так Гассетовы мальчишки мигом налетели и пирог отобрали, он даже разочек откусить не успел!

Из голубых глазок миссис Харрис выкатились две злые слезинки, и она разразилась целым подробным описанием семейства Гассетов, которое мы приводить воздержимся по причинам цензурного свойства.

Миссис Баттерфильд похлопала подругу по спине:

— Полно тебе, милочка. Это, конечно, ужасно, но мы-то что можем тут сделать?..

— Хоть что-нибудь! — яростно воскликнула миссис Харрис. — Что угодно! Я так больше не могу. Он такой славный мальчуган, бедняжка! — ее глаза вдруг сверкнули. — Если б я поехала в Америку, я бы нашла его отца. Он ведь где-то есть, правда? И наверняка тоскует по своему сыночку…

Выражение ужаса появилось на рыхлом лице миссис Баттерфильд, ее губы и многочисленные подбородки задрожали.

— Ада, — испуганно проговорила она, — ты ведь не собираешься на самом деле поехать в Америку, правда?..

Миссис Баттерфильд слишком хорошо помнила, как ее подруга вбила себе в голову, что больше всего на свете ей хочется иметь настоящее платье от Диора, и как после этого она два года экономила на всем и копила деньги, чтобы съездить в Париж и вернуться с победой.

Однако к великому облегчению миссис Баттерфильд возможности ее подруги были все же, видимо, не безграничны, ибо та вздохнула:

— Да как бы я могла?.. Но сердце у меня разрывается. Как можно так мучить ребенка? У него, наверно, и сидеть-то не на чем, никакого мяса, одни кости…

Вся улица знала историю маленького Генри Брауна и семейства Гассетов — довольно обычную, впрочем, для послевоенных лет.

В 1950 году некий Джордж Браун, молодой американец, служивший на одной из американских военных баз в Англии, женился на официантке из соседнего городка по имени Пенси Котт, и вскоре у них родился мальчик, которого назвали Генри.

Когда вышел срок службы Джорджа Брауна и он собрался возвращаться в Америку, жена отказалась поехать с ним и осталась с ребенком в Британии. Разумеется, она потребовала, чтобы Браун помогал ей деньгами. Тот отправился в США и еженедельно высылал на содержание сына сумму, соответствующую двум фунтам стерлингов. С женой он развелся.

Пенси и Генри переехали в Лондон, где Пенси нашла работу, а заодно встретила кандидата в новые мужья. Этот последний, однако, не желал получать в качестве приложения к супруге еще и ребенка — и соглашался взять ее лишь на условии, что она сбудет с рук маленького Генри. Пенси, чуточку всплакнув, без промедления спихнула сына семейству Гассетов, у которых уже было шестеро собственных детей, вышла за своего возлюбленного и уехала с ним из Лондона.

Целых три года Гассеты получали фунт в неделю, который Пенси согласилась платить на содержание маленького Генри (таким образом, как видите, предприимчивая мамаша выкроила один фунт для себя, оставшись в результате не только без ребенка, но и с прибылью), и Генри жил ненамного хуже собственных детей четы Гассетов — хотя с фунта в неделю особо не пожируешь. Но в один прекрасный день этот фунт не пришел — и с тех пор больше не приходил никогда. Пенси и ее новый супруг исчезли и больше не давали о себе знать. Найти их не удалось. Тогда Гассеты послали письмо куда-то в Алабаму — Пенси оставляла им адрес Джорджа Брауна. Однако письмо с требованием выплаты содержания ребенка вернулось с пометкой почты «Адресат по указанному адресу не проживает». Гассетам стало ясно, что Генри повис у них на руках, и с этих пор жизнь мальчика изменилась отнюдь не в лучшую сторону.

Вскоре соседи заметили, что Гассеты, чья репутация на Виллис-Гарденс и так была, скажем прямо, невысока, взяли за правило вымещать свои неурядицы на ребенке. Две вдовы, бывшие соседками Гассетов, ежедневно вздыхали, узнавая об очередном утеснении бедняги Генри. Особенно огорчалась миссис Харрис — беды маленького сироты (при, вероятнее всего, живых родителях) тревожили ее днем и ночью.

Будь Гассеты сколько-нибудь более жестоки к мальчику, миссис Харрис могла бы призвать на его защиту закон. Но мистер и миссис Гассет были не так глупы, чтобы оставлять на теле ребенка свидетельства для полиции. Это была та еще семейка: никому не было известно в точности, чем м-р Гассет добывал пропитание себе и своим близким, однако же работал (или, скажем, зарабатывал) он в Сохо, что само по себе говорит о многом, порой его рабочие (?) часы приходились на ночное время, — короче говоря, мнение большинства склонялось к тому, что сфера деятельности сего достойного джентльмена не вполне вписывалась в рамки британских законов.