Миссионер - [47]

Новое прикосновение, чуть дольше и проникновеннее первого, с едва уловимой дрожью, и снова – только полусдерживаемое дыхание. Казалось, шла невидимая борьба между целомудрием и страстью. Ещё одно прикосновение мягких, горячих губ, и страсть победила. У Аполлона снова закружилась голова, но на этот раз не от слабости, а от упоения этим всепоглощающим слиянием. Победившая страсть продолжала укреплять завоёванные позиции, она стремительно росла, приближаясь к тому неуловимому пределу, за которым становилась неуправляемой. Это уже были две страсти, истосковавшиеся, изголодавшиеся, слившиеся в одну в удивительной гармонии, а потому всепоглощающие и всемогущие. Ещё мгновение, и ничто бы уже не смогло разорвать единения этих двух неудержимых страстей до полного их насыщения друг другом.

Но в тот самый момент, когда они разъединились, чтобы поглубже вдохнуть перед рывком в бессознательное, скрипнула дверь, и весёлый бойкий голос возвестил о появлении начальника смены:

– Ага! Чем вы тут занимаетесь?

Катя испуганно выпрямилась, боясь повернуться в сторону двери. Но Михаил Иванович сам разрядил обстановку.

– Что, поплохело? – спросил он приподнявшегося на локтях, ещё не успевшего отойти от возбуждения, Аполлона. – Слыхал я, что там с тобой случилось.

Аполлону за последние минуты как раз-то похорошело, да так, что там, где сходятся две брючины, штаны топорщились бугром. Но Михаилу Ивановичу это обстоятельство не было видно за сидящей как раз в этих окрестностях Катей.

– Да, Михаил Иванович, плохо ему… Я тут хочу ему нашатырём виски потереть, – нашлась, наконец, Катя.

– Слушай, поэт, если тебе совсем хреново, может, домой пойдёшь, отлежишься? Я за тебя смену отстою, – заботливо предложил сменный.

– Нет-нет, – встрепенулся Аполлон, – мне уже лучше. Пойду, как раз первый уже должен разгрузиться.

– Ну, как знаешь… А то смотри…

Аполлон вышел.

– Катюш, где-то там у нас заначка была, – бодро потирая здоровую руку о культю в предвкушении грядущего удовольствия, утвердительно вопросил Михаил Иванович.

Катя достала из шкафа конусовидную колбу со спиртом и пустой стакан. Сменный сел за стол, плеснул из колбы в стакан, повернулся к Кате:

– А закусить?

Катя развернула на столе свой ночной "тормозок".

Михаил Иванович опрокинул содержимое стакана в рот, удовлетворённо крякнул, закусил.

– Слушай, Катюха, хороший парень – Аполлон, – заключил он, прожевав. – Ох, смотри, упустишь. Девки нынче бойкие пошли – не успеешь и глазом моргнуть, как уведут из-под носа.

– Уж прямо так и уведут, – в пику начальнику, шутливо, но с плохо скрываемой ноткой озабоченности отреагировала Катя.

– А ты что ж думала? Послезавтра он на машину пересядет, тогда ищи-свищи ветра в поле… Ну ладно, я пошёл. Если что – я в кочегарке.

Повеселевший мастер, заговорщически подмигнув, скрылся за дверью. Но его последние перед дежурной фразой слова, брошенные так, по привычке, шутки ради, породили сомнения в Катиной душе. Душа её и так уже не находила покоя. Давненько она так не целовалась с ребятами. Хотя опыта в этом деле ещё со студенческой скамьи у неё было предостаточно, но такого мастера затяжных поцелуев она ещё не встречала. Нет сомнения, что он мастер и по более тесным контактам. Эти несколько минут вот тут, на этой кушетке – Катя подошла к кушетке, села на неё, с нежностью посмотрела на смятый халат в изголовье, – сняли тормоз, на который она себя поставила по приезде в Синель почти год назад. Да, по правде, что тут за кавалеры? Грубые, лезут напролом, как танки, или примитивно пресмыкаются, никакой фантазии. А тут – Аполлон, просто эталон мужчины – красивый, сильный, остроумный, обходительный, уверенный в себе, надёжный… Уже по одним его глазам она увидела, почувствовала женским своим чутьём, что умеет он самые свои изысканные чувства претворять в жизнь самым лучшим образом. А какая в нём, оказывается, кипит внутренняя страсть за внешней сдержанностью! А как целуется!

Катя не могла усидеть на месте. Сомнения, посеянные в её душе словами сменного технолога, в считанные минуты превратились в смятение, которое, в свою очередь, смешалось с порождённой воображением, долго сдерживаемой страстью, и превратилось в гремучую смесь, готовую взорваться от малейшей искры. И чем больше она старалась отогнать грешные мысли, тем ещё более грешными они к ней возвращались в следующее мгновение. "Аполлон… Аполлоша…", – переливающейся всеми цветами радуги каруселью вертелось у неё в голове.

Катя взяла склянки и вышла. Она задержалась на площадке у двери лаборатории, сверху украдкой наблюдая, как Аполлон лихо управляется со своим производственным хозяйством. Это ж надо, за каких-то пару недель благодаря ему их смена уже выходила в передовые!

Аполлон поднялся на верхнюю площадку, чтобы загрузить разварник. К нему подошёл вошедший с мойки Петя.

– И-най, и-тай? – озабоченно указал Петя на повязку на голове Аполлона.

– Да ничего страшного, Петя, – ответил Аполлон и кивнул вниз, где Катя с пробирками уже спускалась с лестницы. – Гляди, выходит твоя зазноба. И Вася с Кольками уже начеку. Смотри, опоздаешь.

Петя посмотрел вниз и, увидев, что Катя и трое её воздыхателей с разных сторон приближаются к чану, стремглав бросился к лестнице и загромыхал по ступенькам.