Мишки-гамми и гоблины - [9]

– А я уже здорова, нянюшка.

Глава 9 Ястреб из Гасторвилля

Граф де Кикс привык брать от жизни все, что плохо лежит. А Студеная Лощина, по его мнению, лежала из рук вон плохо. Как, впрочем, и все королевство Дамиана IV Овчарника.

Сколько граф себя помнил, столько ему не терпелось вступить во владение замком Дамиана.

Сначала де Кикс подумывал о том, чтобы стать зятем Овчарника, взяв в жены Каролину. Но загвоздка вся в том, что сейчас девчонке только десять лет, а четырнадцать ей исполнится, следовательно, через четыре года. Целых четыре года ждать граф не мот. Не мог, и все тут!

Он пробовал идти на Дамиана Овчарника войной. Выходило очень смешно: Дамиан созывал на эти сражения всю свою родню и всех своих знакомых. Как на представление жонглеров. Он рассаживал всех в крытые повозки, чтобы в случае дождя зрители не разбежались. Потом выезжал на поле боя и разбивал наголову войска де Кикса... А потом выезжал, чтобы раскланяться перед уважаемой публикой.

Дамиан – напыщенный индюк. Природа ему много чего дала, но он не был бы напыщенным индюком, если бы сумел всем этим распорядиться как следует.

Только граф де Кикс знает истинную цену каждому проявлению благосклонности со стороны природы, Господа Бога или Его Темнейшества Люцифера! О, он не дурачок! Де Кикс бережет каждую крупинку ума, которую отжалела ему природа, каждый миг удачи, на которую нет-нет да расщедрится прижимистая судьба.

– Я рассчитываю каждый шаг на несколько ходов вперед, – говорит он обычно своим новым знакомым (то есть тем, кто не успел узнать его получше) с самым важным видом.

Затем он продолжает развивать свою мысль примерно в таком русле:

– Я решил так: коли я народился на свет, то народу это, значит, было нужно. Ко мне и сейчас приходят совсем незнакомые люди, и говорят: нужен ты нам, де Кикс, прямо позарез. Я привык народ уважать. А раз гак, то я выламываю ограду и начинаю рассредотачивать силы. И что удивительно: народ – он меня понимает. Парод – он так и говорит: ты, сэр де Кикс, можешь нас душить и ломать. Потрошить нас можешь опять-таки. По только – чтобы честно... А я что? Я – всегда. Я – честно. Душу и ломаю. Потрошить опять-таки случается. Но в глаза всегда честно скажу – ты, народ, меня уважаешь? А народ мне тоже в глаза – да, говорит, де Кикс, уважаю, причем сильно.

Хозяин Гасторвилля дома бывал редко. Чаще его можно было увидеть в Стране Басков, или в Ломбардии, или в предгорьях Альп – везде, где только шли какие-нибудь раздоры, война, эпидемия чумы или свинки. Короче, там, где была возможность поживиться.

– Я – человек творческий, – говорил де Кикс. – На одном месте усидеть мне трудно... Люблю приключения!

Приключения обычно заканчивались для него плачевно. Граф не раз бывал избит и доставлен домой в повозке. Но бывало и так, что де Кикс возвращался в Гасторвилль верхом на белой лошади, и черные рабы- мавры в набедренных повязках несли вслед за ним огромный сундук с награбленным добром (хотя правильнее было бы сказать – злом, потому что добро награбленным не бывает)... Отсюда, из этих потемневших от времени сундуков, и черпал граф де Кикс средства к своему существованию.

Однажды он вернулся из похода в удовлетворительном, как говорят врачи, состоянии, но не стал устраивать по этому поводу большое шоу. Де Кикс приехал ночью. На копыта его лошади были надеты мешочки с отрубями, чтобы те не стучали. За графом следовали несколько темнокожих нубийских рабов, которые несли на себе огромный сундучище, по внешнему виду напоминающий гроб.

Единственным звуком, который раздавался в ночи, было пыхтение рабов. Видно, сундук нагрузили изрядно.

После этого де Кикс несколько дней вообще не выходил из своего замка. Деревенские кумушки видели, как четыре рудокопа из шахтерского поселка стучались в ворота Гасторвилля. Но ведь гора Ферри внутри уже пуста, верно? Ни золота, ни драгоценностей там не откопаешь. Даже ржавую кирку, которая валялась в шахте, и ту унес с собой Дамиан Овчарник, когда был мальчишкой... Зачем, спрашивается, стучались рудокопы?

Примерно в то же время в Гасторвилле, где граф сроду не держал никакой прислуги, кроме своих чернокожих молодцев, появился этот Педиатр Нилбог. Рост господина Нилбога был ровно настолько ниже среднего, чтобы его обладателя нельзя было отнести ни к нормальным людям, ни к нормальным карликам.

Господин Нилбог в отличие от графа не чурался общения с жителями окрестных деревень. Он был завсегдатаем нескольких трактиров и даже состоял в каком-то из сельских клубов.

Что говорили по его поводу сельские кумушки? Конечно, свое дело этот тип знал хорошо. Старушки-знахарки, вся гордость которых состояла в том, что они могли на расстоянии морской мили отличить ромашку луговую от ромашки лекарственной, чуть не молились на Педиатра Нилбога. Он обладал самой полной коллекцией лечебных трав на всей северной части острова. И, разумеется, знал, как ею пользоваться. Однажды господин Нилбог поставил на ноги деревенского кузнеца, которого на окраине Эрмсби поймал медведь-людоед и отделал так, что когда раненого несли домой, кости его дребезжали, словно битое стекло в мешке.