Артур Митуре присоединился к компании всего три дня тому назад. Он работал автомехаником в Корби, городке, где жили братья. Когда-то он учился в одной школе с Мишелем.
Клиенты расходились – на одеревенелых ногах, но в целом довольные своими достижениями на ниве конного спорта. Скоро возле «Хижины» осталась только тройка друзей и еще двое юношей, тоже в костюмах «ковбоев». Смуглые, черноволосые, они были типичными цыганами. Одному из них, Жану, уже стукнуло двадцать, а его брат Нур был старше Мишеля и Даниеля на два года.
– Ну, как тебе Артур? – спросил Мишель у старшего. – Правда, замечательный наездник?
Тот расхохотался, обнажив крепкие, очень белые зубы.
– Замечательный… для гаджо[1]! Но, кажется, кому-то очень не терпелось побыстрее вернуться обратно?
– Это не мне, а лошади! – возразил Артур, слышавший разговор.
– Я об этом и говорю!
Жан и Нур работали у господина Сегоналя круглый год. Жили они с бабушкой и дедушкой в кибитке – в окрестностях Санта был разбит цыганский лагерь, куда по весне начиналось настоящее паломничество: сюда стекались цыгане со всех концов Европы.
Жан, любивший эти края, сделался заядлым «разетером»: так в Камарге назывался наездник, который срывал помпон, укрепленный между рогами быка.
Ребята впятером расседлали и почистили лошадей, занесли в помещение упряжь, разложили ее по местам. Лошади – всего их было семь – вернулись в конюшню, где Нур уверенным движением засыпал в кормушки овес из большого короба. Покончив с работой, все вышли на улицу.
– Вы дождетесь господина Фредерика и Паскалу? – спросил Жан.
– Придется, – ответил Мишель. – Надо сдать выручку.
Как раз в этот момент зазвонил телефон. Жан побежал в дом. Разговор длился недолго. Вернулся цыган хмурым.
– Это господин Фредерик. Он сегодня не заедет. Какие-то проблемы с быком. Он просил забрать выручку с собой… Только…
«Странно, чего он мнется?»– подумал Мишель.
– Мне бы хотелось, чтобы ее взяли вы, – продолжил Жан. – Нас с Нуром вечером не будет дома. А озадачивать родственников как-то неловко. Ну как, возьмете?
– Как тебе удобно, – без всякого воодушевления ответил Мишель.
– Вот и отлично… Пока, гаджо! – с облегчением вздохнул Жан.
– Пока, рома[2], – ответил Мишель.
Цыгане сердечно пожали друзьям руки. На протяжении тех двух недель, что они трудились вместе, в их команде царили мир и согласие. Иногда они именовали друг дружку «гаджо» или «рома»– но только в шутку, подсмеиваясь над взаимным недоверием, которое еще встречалось между цыганами и местными.
Оставшись одни, Мишель, Даниель и Артур закончили уборку, тщательно заперли конюшню и контору, где находились касса и телефон. Мишель сложил выручку в плотный бумажный конверт.
– У меня прямо гора с плеч, – признался Артур. – Я, честно говоря, боялся, что норов у камарганских лошадок покруче! После истории с Белогривой…
– Наши ведь специально отобраны. Они не первой молодости, – ответил Даниель. – Клиенты ничем не рискуют.
Со стороны города к ним приближался велосипедист. Старый драндулет лениво вихлял по дороге.
– Ба! – воскликнул Мишель, подражая местному выговору. – Да это господин Паскалу едет выпустить нас на свободу! Как поживаете, господин Паскалу?
– Эх, ребятушки, старость не радость. Скрипим помаленьку с великом. Хотя в свое время я был отчаянным сорванцом… А как я срывал с быка помпон! Не хуже господина Фредерика! Только тот так и остался зеленым юнцом…
Престарелый охранник Паскалу летом подрабатывал у господина Сегоналя, для знакомых – господина Фредерика: ухаживал за лошадьми, сторожил по ночам конюшню. Ночевал он в конторе. Паскалу походил на сухофрукт: одна кожа да кости. Маленький, быстроглазый, он кокетливо носил костюм камарганского «ковбоя», слегка вылинявший от времени, но опрятный.
– Спокойной ночи, господин Паскалу! – попрощался Мишель.
– Спокойной ночи! – подхватили Артур с Даниелем.
– В моем возрасте всю ночь проворочаешься – глаз не сомкнешь. В вашем – дело другое… Всего хорошего, ребятки!
Трое друзей бодро зашагали домой. Мишель нес толстый конверт, на плече болтался фотоаппарат.
– Не было печали… – ворчал он. – Столько слухов про воров, так что теперь сиди как миленький дома! Чего доброго, свистнут конверт!
– Гляди-ка… старый знакомый! – всплеснул руками Даниель. – Поразительно настырный малый!
Мишель тоже заметил здоровяка в светло-серых брюках, белоснежной рубашке и соломенной шляпе.
– Все думает нас уломать. Зря надеется.
– Кто это? – поинтересовался Артур.
– Цыганоед! Собирает подписи под петицией, чтобы выставить цыган из Санта. Ужасно надоедливый!
– А зачем ему это нужно?
– Говорит, что от них одно воровство, а территорию лагеря вообще лучше отдать под строительство гостиницы или какого-нибудь жилья.
Мужчина был всего в нескольких метрах от них. От круглого лица со светлыми усиками несло притворным благодушием, что еще больше подчеркивали юркие, узко поставленные глаза.
– Вечер добрый, молодые люди! – воскликнул он, заступая им дорогу. – С работы?
– Да, – ответил Мишель, демонстративно не сбавляя шага.
– Ну что, успели подумать? Представляете, на счету этих субчиков еще два ограбления! Так что чем больше наберем подписей, тем скорее прекратится безобразие.
