Мишель Фуко в Долине Смерти. Как великий французский философ триповал в Калифорнии - [5]

Когда началась моя преподавательская деятельность в Гарвардском университете в конце шестидесятых, я опирался на гегельянство в своем подходе к истории и литературе. Затем я прочитал «Порядок вещей» Фуко и отрекся от него, а также объявил моим студентам, что по своему значению для гуманитарных наук концепция эпистемы Фуко столь же важна, как для медицины — открытие структуры молекулы ДНК Криком и Уотсоном.

Осилив «Надзирать и наказывать» в 1975 году, я оценил эту работу Мишеля Фуко как одну из наиважнейших в современной интеллектуальной истории. А после знакомства с книгой «Анти-Эдип», написанной его коллегами Жилем Делёзом и Феликсом Гваттари, я почувствовал, что вместе эта троица ответила на самый мучительный вопрос нашего времени: «Откуда берется фашизм и как мы можем противостоять ему?» На мой взгляд, Фуко и его окружение открыли нам глаза на то, что мы действительно должны знать о психическом здоровье и обществе. Они набрасывали контуры новой эпохи, ждущей нас впереди.

Творчество Фуко настолько изменило меня, что я стал по крупицам собирать информацию о его жизни. Изначально все, известное мне о нем как о человеке, состояло из кратких данных о его преподавательской карьере, представленных на обложке книги «Порядок вещей».

В 1969 году, живя в Париже, я спросил о Фуко мою подругу, профессора Сорбонны. И она поведала, что он принадлежал к скандальной известно компании гомосексуальных интеллектуалов Парижа. «Он один из них», — сказала она с презрением, хотя явно с уважением относилась к его творчеству. Когда я поинтересовался, согласна ли она с политическими взглядами Фуко, она ответила, что ее благосклонное отношение к левым касалось только образа жизни, не более того.

Она также посоветовала мне не спешить знакомиться с его «Археологией знания», только недавно появившейся на прилавках книжных магазинов Парижа, поскольку она якобы была мне не по зубам. Однако новость о том, что Фуко являлся открытым геем, замечание, что его книги могли оказаться слишком трудными для бедного американского студента, и его репутация сторонника студенческих волнений в Париже в мае 1968 года лишь подхлестнули мой интерес к нему.

В 1971 году Мишель Фуко получил одну из самых престижных должностей в системе французского высшего образования, он стал профессором, заведующим кафедры истории систем мысли в Коллеж де Франс. Это место было буквально создано для него, если вспомнить, чем он по сути главным образом занимался. Ведь в каком-то смысле он первым из всех применил системный анализ в области истории мысли.

Мы можем считать Фуко системным аналитиком и даже великим философом, историком, социологом и психологом, но сам он называл себя журналистом. Он изучал прошлое исключительно, чтобы лучше понять настоящее. И анализировал историю психиатрии с целью развить идею силы дискурса. Его утверждение «Мы то, что уже было сказано» прекрасно иллюстрирует подход Фуко к истории и гуманитарным наукам.

Каждую среду в течение короткого времени в Коллеж де Франс он читал лекцию, сидя перед абсолютно пустым и освещенным единственной лампой столом. Зал был битком набит слушавшими его с открытыми ртами студентами и коллегами, многие из которых записывали на магнитофон каждое выступление. В той же самой аудитории знаменитый философ Анри Бергсон ораторствовал в эру Пруста. Как и в случае с Бергсоном, людям приходилось отстоять в очереди, чтобы попасть туда, когда говорил Фуко. Каждое его выступление становилось настоящим событием.

В ТОМ ЖЕ году, когда Фуко получил свое вожделенное место в Париже, я стал всего лишь старшим преподавателем Высшей школы Клермонта. Она располагалась в долине Сан-Габриэль, самой восточной и консервативной области округа Лос-Анджелес, и являлась частью объединения институтов, известного под названием Колледжи Клермонта, чьи возможности были крайне ограничены, администрация довольно реакционной, а студенты большей частью из богатых семей и карьеристы.

В то время я с удовольствием покинул опостылевшие мне коридоры и аудитории Гарварда ради солнечной Калифорнии и был готов использовать образ жизни моего альтер эго Жан-Жака Руссо. Я поселился вместе с другом в уединенном домишке в Медвежьем каньоне на четыре тысячи футов выше Клермонта в горах Сан-Габриэль и в течение года создавал программу аспирантуры по направлению «Европейские исследования», в конце концов получив приличный грант от Национального фонда гуманитарных наук для ее финансирования. Она и считалась комплексной, однако базировалась на работах Фуко и его окружения. Я пытался открыть дорогу в научные круги Америки методам и идеям парижских глашатаев «Молекулярной революции», которую в шестидесятые в США называли «Движением». У меня создалось ощущение, что Фуко и Делёз не только формировали наиболее передовое мировоззрение для «Молекулярной революции», но одновременно меняли нашу концепцию гуманитарных наук.

Формула

Узнав, что Фуко будет преподавать в Беркли, я решил воспользоваться случаем и попытаться пригласить его в Клермонт.

«Прекрасная возможность, — подумал я. — Я смогу встретиться с этим великим человеком лично. Автор сам объяснит нам свои труды. Его визит привлечет внимание всего мира к моей программе и таким образом поможет усилить наш крошечный форпост новых идей в одном из наиболее реакционных регионов Калифорнии».