Мишель Фуко - [12]
Он — один из пятидесяти учеников первого «К», грызущих науки в лицее Генриха IV. Один из пятидесяти! Мест гораздо меньше: в Эколь по отделению литературы попадет только тридцать восемь человек. А есть еще «К»-2, параллельный класс, тоже многочисленный. Очевидно, что за места развернется настоящая драка, тем более что другой известный парижский лицей Луи-ле-Гран — сосед и соперник — намерен и в этот год пополнить, как обычно, ряды студентов. Сколько юношей из тех сорока девяти, что в начале года стоят рядом с Мишелем Фуко перед дверями лицея на улочке Хлодвига, окажется следующим летом в списке счастливчиков? Плеяда превосходных преподавателей впрягается и лямку, стремясь обеспечить ученикам достойную подготовку. Эмманюэль Леруа Ладюри[28], поступивший в лицей в том же году, что и Фуко, но на первый курс, описал преподавателя истории, чьи лекции слушали также учащиеся второго курса: Андре Альба, подчеркивавший свое «ярое республиканство и мелкобуржуазный антиклерикализм», сумел снискать этим симпатию учеников левых и крайне левых взглядов, иначе говоря, большинства слушателей. Он выглядел «жертвой 1914–1918 годов; внушительный шрам рассекал его лоб». На самом деле, «рубец объяснялся травмой, полученной в юношеские годы»[29]. «Можно было видеть, — напоминают бывшие ученики, — как пульсирует его мозг».
Фуко слушал также лекции Мишеля Диени по древней истории. Именно от него ученики впервые услышат о Дюмезиле, чья известность только-только преодолела границы узкого круга специалистов. Среди преподавателей был и Жан Буду, профессор словесности, обрушивавший на порученную ему паству всю мощь своей эрудиции, с одинаковой легкостью обращавшийся как к Средневековью, так и к XX веку, во всяком случае, к той его части, которая подлежала разбору: в то время изучение современной литературы завершалось поэмами Аполлинера.
Однако наибольшее впечатление на сообщество учеников производил преподаватель, которому было поручено подготовить класс к испытанию по философии. Его звали Жан Ипполит[30]. Это имя стало символом поприща, вплотную к которому подошел Мишель Фуко. Жан д’Ормессон[31], учившийся в лицее за два года до Фуко, набросал портрет этого человека, чье «округлое лицо возвышалось над пюпитром», а из уст буквально лилась «благодушная, витиеватая, несколько робкая речь, выделявшаяся затянутыми патетическим придыханием концовками фраз, в которых говорило само красноречие — в силу того, что говорящий напрочь его отвергал»[32]. Этот кудесник пытался объяснять Гегеля через «Юную Парку» Валери и «Игитур» Малларме. Д’Ормессон добавляет: «Я ничего не понимал». Возможно, не он один. Однако Ипполит ослеплял учеников, а после тусклых занятий философией в Пуатье немного выспренние, эзотерические и вдохновенные речи, каскадом слетавшие с губ профессора, казались Фуко головокружительными и гениальными. Философия завораживает, таково требование эпохи. Нельзя выпускать из виду, что идет 1945 год. Как пишет Жан д’Омерссон, «сразу после окончания войны и на протяжении последующих нескольких лет престиж философии был ни с чем не сравним. Я даже не знаю, можно ли выразить то, чем она была для нас, сохраняя хладнокровие и отстраненность… Если XIX век, скорее всего, был веком истории, то середина XX оказалась во власти философии… Литературу, живопись, исторические штудии, политику, театр, кино — все держала в своих руках философия»[33].
Ипполит объясняет своим ученикам «Феноменологию духа» Гегеля и «Геометрию» Декарта. Но именно занятия, посвященные Гегелю, поразили воображение учеников, образ учителя навсегда запечатлелся в их памяти.
Фуко не был исключением. Уже открывший для себя историю, он, возможно, впервые переживает искушение философией. Мэтр излагает ему философию, которая говорит об истории, об упорном пути Разума к своей вершине. В этот путь вовлечена вся История, целиком и полностью — и это История, исполненная смысла. Нет никаких сомнений, что Жан Ипполит открыл для Фуко то, что станет определяющим в его судьбе. Сам Фуко будет снова и снова повторять, что он в долгу перед этим человеком. Они встретятся через несколько лет в Эколь Нормаль, а много позже Фуко станет его преемником в Коллеж де Франс. После смерти Жана Ипполита, последовавшей в 1968 году, Фуко скажет:
