Мишааль - [7]

Бадр стоял у двери со скучающим видом. При моем появлении он посмотрел в мою сторону, но как-то мимо, словно избегая моего взгляда.

— Принц ждет вас на обед, столик накрыт в саду. Я пришел за вами.

Значит, у Абдель-Азиза нет гостей и столик накрыт на меня? Что этому фавну надо? Вопрос, конечно, риторический, ясное дело, что ему от меня надо.

— Я могу отказаться?

Охранник удивленно поднял бровь.

— Нет. Я подожду за дверью, у вас десять минут.

Он вышел, дверь закрылась, замок щелкнул. Это он карточкой Сафии воспользовался или у них они универсальные? Десять минут. За десять минут не оденется даже чемпионка мира по одеванию, мне на одно это платье и платок нужно больше времени. Абдель-Азиз ждет на обед покорную девушку с головным платком и мешком на тело, пусть и от бренда? Я не доставлю ему этого удовольствия.

Наскоро расчесавшись, я надел свой спортивный костюм, не притронулся к косметике и постучал в дверь. Бадр оценивающе посмотрел на меня и сокрушенно покачал головой, но я готов был поклясться, искорки смеха промелькнули в его глазах. Сопровождаемый этой горой мышц, я вышел из парадного входа: жарой дохнуло, словно в парилку зашел с холода.

Спиной ко мне сидел ненаследный принц в своей традиционной одежде. Да будь он хоть трижды наследный, хрен ему вместо комиссарского тела.

Бадр, проводив меня до столика и дождавшись кивка араба, отошел ровно на пять метров в тень пальмы и замер, напоминая статую Аполлона в рубашке и брюках.

Глава 3 Гостеприимство фавна

Абдель-Азиз был в хорошем расположении духа: даже мое появление в спортивном костюме и непокрытой головой воспринял спокойно и без недовольства. Однако, с какой стати этот обед под пальмами? Пытается подружиться или проявляет уважение к гостю? Видимо, мой вопрос был написан на лице, потому что принц ответил на него, стоило мне лишь присесть:

— То, что я пригласил тебе на обед, не значит, что моя обида забыта. Это всего лишь дань уважения традициям, которым я стараюсь следовать по мере возможности.

— А похищать беспомощных женщин тоже относится к старым арабским традициям или это обновление ваших традиций с учетом реалий наступающего дефицита внимания с женской стороны? Время ведь не щадит никого.

Я улыбнулся как можно очаровательнее, отправляя эту шпильку арабу. Но он лишь слегка улыбнулся в ответ и вернул мне должок:

— Верно, не щадит. Не пощадит и тебя в свое время. В моей же воле ускорить или отсрочить время твоего преждевременного старения.

Угроза была явная, хоть и высказанная витиевато, как это принято на Востоке, но сигнал я воспринял. Не стоит нарываться, отягощая свое и так незавидное положение.

Тем временем нам принесли еду: жидкие блюда в арабской кухне редкость, и я был крайне рад появлению первого, отдаленно напоминавшего суп с фрикадельками. Некоторое время мы ели молча, суп был превосходным. То, что я принял за фрикадельки, оказалось устрицами.

Абдель-Азиз промокнул губы белоснежным полотенцем, поданным ему слугой, и обратился ко мне в паузе между сменой блюд:

— Как ты находишь мой загородный дом? Это не основной мой дом, это, скорее, шато, как говорят европейцы.

Едрить твою в корень, этот огромный дворец у него просто дача? Боюсь представить, каким может быть основной дом.

Принц уловил мое замешательство и явно наслаждался, упиваясь произведенным впечатлением. Таким благодушным и довольным я его еще не видел. Может, самое время попробовать уладить дело миром?

— Принц, ваш дом великолепен, ваши лошади выше всяческих похвал, ваше гостеприимство меня поразило до глубины души. Благородные люди умеют ценить благородные поступки и сами придерживаются их. Я понимаю, что нанесла вам обиду, нанесла неосознанно, находясь в неадекватном состоянии, связанном с моими проблемами. Никакие извинения не способны вернуть время вспять, но будь у меня такая возможность, я бы поступила иначе, ведь я тогда не знала вас, не знала вашего благородства и происхождения. Если вы примете мои извинения, слава о великодушном и благородном принце Абдель-Азизе дойдет до самых укромных уголков планеты.

Это была лесть, прямая, откровенная, липкая, противная. Но я рассчитывал, что она затронет его эго. Если он, оскорбленный до глубины души, не простит меня, то хоть немного смягчится.

Старого козла мои слова и вправду тронули: самодовольно выпяченный подбородок свидетельствовал, что семена упали на благодатную почву. Принц колебался минуту.

— Может, я простил бы тебя, будь оскорбление нанесено приватно, но ты оскорбила меня публично дважды. Меня не поймут, моя честь не получила сатисфакции, но я признателен тебе за извинения.

С этими словами, Абдель-Азиз встал из-за стола, не докончив обед, и стремительно пошел в дом, сопровождаемый Бадром. Последний кинул в меня быстрый взгляд, в котором мне почудилось одобрение. Оставалось понять: это был лайк моим словам или тому, что он видел полчаса назад. Мне ничего не оставалось, как продолжить обед: на второе подали баранину, жаренную со специями в специальной сковороде на треноге, под которой тлели угли, поддерживая блюдо горячим.

Десерт был неизменен — натуральный кофе с мармеладом ручного приготовления. Насытившись, я посидел немного в тени пальмы. Молчаливые слуги быстро убрали посуду и принесли небольшой глиняный кувшин с пиалой.