— А вторая причина?
— Думаю, — медленно сказала жена Роджера, — я действительно нравилась Роджеру, и он не хотел меня потерять. Таким образом, он мог… ну, убить двух зайцев одним выстрелом.
Она замолчала, и я уже собрался уходить, как вдруг она заговорила снова.
— Он не перестает думать о том, как жестоко поступил со мной. Всякий раз, когда Роджер уничтожал мою прежнюю личность, я переживала смерть. — Жена Роджера внезапно стала казаться старше. — Умирать слишком часто — не очень хорошо.
— А потом снова стать такой же, как и в самом начале…
— Да, — согласилась она. — Это тоже пошло не по плану. Роджер не понимал, что, со временем, его методы потеряют эффективность, и воспоминания прежних воплощений смогут достучаться до моего нынешнего сознания.
— Если ваши рассуждения верны, он здорово просчитался, — сказал я. — Однако…
Кто-то открыл входную дверь ключом.
— Роджер! — воскликнул я и посмотрел на его жену.
Она снова улыбнулась.
— Не Роджер, — сказала она. — Кстати, я не рассказала вам о своем новом муже. Познакомьтесь с Ральфом, — представила она вошедшего.
Я уставился на Ральфа и машинально покачал головой. Даже после того, что она рассказала, я бы не поверил, что это возможно. Я был уверен, что это Роджер, хотя с первого взгляда мне показалось, что нет. Девушка тоже знала это. Только Ральф ничего не знал.
— Что хорошо для гусыни, — сказала она, — то подойдет и для гуся.
— О чем ты, дорогая? — умиротворенно спросил Ральф, гораздо более безмятежно, чем это сделал бы Роджер.
— Ничего особенного, — ответила его жена. — Я просто рассказывала о том, как мы счастливы. Мы, действительно, очень необычная пара, Ральф. Мы с тобой не верим в глупую голливудскую привычку постоянно менять жен или мужей, не так ли, дорогой?
На нашей планете мы были чемпионами мира. А здесь, подумал Хэк Сойер, мы даже не можем одолеть команду любителей. Или, как сказал Гэсхаус Гэрсон, сейчас ожидающий своей очереди и размахивающий пятью битами, словно зубочистками: «Надо было оставаться в постели… на Ойте».
Он прав, подумал Хэк, склонившись над «домом». Взять, к примеру, меня. Я отлично себя чувствую. Ключица меня не беспокоит, колено больше не выкидывает свои фокусы, а травмированная рука перестала болеть. Для тридцатидвухлетнего старика, я в отличной форме. А если бы у меня были проблемы с глазами, то мимолетный взгляд на ту девушку быстро излечил бы их. Но я все равно не могут попасть по мячу. Я возглавляю лигу два года из трех, а когда у меня плохой сезон, как предыдущий, я опускаюсь не ниже триста сорок седьмого места — и все равно не знаю, что нужно сделать с мячом, чтобы добраться до базы на этой парковочной площадке-переростке!
Питчер вражеской команды начал делать замах. Хэк присел еще ниже и напряг мышцы. Когда мяч покинул руку питчера, краешком глаза, высоко над полем, он увидел одну из тех слабых вспышек, которые тут периодически сверкают. В следующее мгновение мяч был уже рядом с ним.
Подача была прямой, высокой и не очень сильной, и Хэк отлично попал по мячу. Раздался громкий треск, отчетливо слышимый даже в разреженном воздухе этого безумного места, и мяч пролетел почти сотню метров по тому, что казалось прямой линией, уходящей в небо, прежде чем слабая гравитация начала искривлять его траекторию. Он достиг верхней точки полета метров через двести пятьдесят и принялся медленно падать. На трехсотпятидесятиметровой отметке мяч сделал то, что неоднократно делал прежде — отскочил от стены и запрыгнул в ждущую его перчатку. Перчатку девушки, отметил Хэк. Он бросил биту — ему так и не удалось привыкнуть к тому, как медленно она падала и удрученно вернулся на скамейку.
Когда принимающий поймал мяч, раздались редкие аплодисменты. Хэку раньше никогда не доводилось видеть таких вежливых зрителей. Почему они ничего не прокричали? Толпа смотрит, как любители побеждают чемпионов мира, подумал он, а слышно только: «Хорошо сыграно, старик». Это называется марсианской сдержанностью. Лучше бы они посмеялись надо мной. Может быть, тогда я бы разозлился и нашел в себе силы ударить, как следует.
Бьющий следующим Гэрсон выбрал биту и пошел к «дому».
— Если он доберется до базы, это будет чудо, — сказал кто-то.
— В этой игре нельзя рассчитывать на чудеса, — заметил Чарли Марке, получивший за двадцатилетнюю карьеру менеджера прозвище Добряк, подобно тому, как какого-нибудь толстяка могут звать Стройняшкой. — Иди на поле и отбей мяч. Только так можно добраться до базы.
— Мы без проблем попадаем по мячу, Добряк, — ответил Чак Малевски, третий принимающий. — Возьмем для примера Хэка, он каждый раз прикладывается к мячу.
— Но отбивает не туда.
— Нет никаких «не туда». Мяч улетает так высоко и опускается так медленно, что принимающие могут успеть поесть, прежде чем поймать его. Или он отскакивает от стены. Да в настоящей игре такие мячи никто бы не поймал. Его чистые ауты.
— Значит, бейте так, чтобы мяч летел мимо них. Взгляните на наших противников. Они не так уж и плохи. Четыре рана в пяти иннингах. Даже Джонни не смог ничего поделать. А еще говорят, что Джонни наш лучший питчер. — Здоровяк Джонни Кирк явно не обрадовался тому, что его втянули в разговор.
