Миры Роджера Желязны. Том 15 - [9]

Новая ветвь психологии, называемая уфолатрией, объясняет истории о контактах с пришельцами желанием человека быть замеченным обществом, которое долго игнорировало человеческий фактор. Раньше люди того же склада сообщали о встречах с Девой Марией.

Многие люди испытывают то же чувство скрытой силы, которое ты описал. Этим же можно объяснить веру в ведьм. В твоем случае, вероятно, эти чувства более выражены. В конце концов, ты владеешь сложным искусством игры на фортепиано. Может, ты еще что-нибудь умеешь?

Гарден. Мне всегда легко давались языки: путешествуя по Европе, я научился бегло говорить по-французски и сносно по-итальянски. В Марселе немного выучил арабский.

Элиза. Есть ли у тебя какие-нибудь другие интересы? Спорт?

Гарден. Мне нравится быть в курсе современных точных наук, читать об открытиях, особенно в космологии, геохимии, радиоастрономии, суть которых не меняется и за развитием которых можно следить.

Спорт? Полагаю, что я в хорошей форме. Нужно поддерживать форму, если проводишь шесть часов сидя и упражняя только пальцы, кисти и локти. Я знаю айкидо и немного каратэ. Но моя жизнь — это мои руки, и я не могу драться ими. Вместо этого я научился использовать ноги. Можно сказать, что я могу постоять за себя, если пьяная драка происходит вблизи рояля.

Элиза. Так, это объясняет твое выражение «удалять врагов с моего пути». Люди с тренированным телом часто чувствуют нечто вроде ауры — здоровья, уравновешенности, которое можно описать словом «сила».

Гарден. Ты думаешь, что я ненормальный. Но я в здравом уме.

Элиза. «Нормальный» или «ненормальный». Том, эти ярлыки уже не имеют такого значения, как раньше. Я говорю, что у тебя может быть слабая и полностью компенсируемая иллюзия, которая может не беспокоить тебя и твоих близких, если не отражается на твоем поведении.

Гарден. Ну, спасибо. Но ты не чувствуешь дыхания наблюдателей на своей шее.

Элиза. Наблюдателей? Кто они? Опиши мне.

Гарден. Иногда я чувствую чей-то взгляд на спине. Но когда я оборачиваюсь, их глаза скользят прочь. Но лица всегда выдают их. Они знают, что обнаружены.

Элиза. Может быть, это из-за твоей профессии, Том? Ты много выступаешь. Ты зарабатываешь игрой на жизнь, и люди видят, как ты это делаешь. Незнакомцы в толпе могут узнать тебя, или думать, что узнали, но смущаются признать это. Поэтому они отводят глаза.

Гарден. Иногда это больше, чем наблюдение. Скажем, я пересекаю улицу, задумавшись и не глядя на светофор, внезапно какой-то человек толкает меня «случайно», будто спешит к припаркованной машине. И в это время грузовик скрипит тормозами точно там, где был бы я, не толкни он меня.

Элиза. Кто толкнул тебя? Мужчина?

Гарден. Да, мужчина.

Элиза. Он знаком тебе?

Гарден. Не знаю, они все на одно лицо. Ниже и тяжелее меня. Не толстые, но крепко сбитые, как русские тяжеловесы, широкоплечие, с хорошо выраженной мускулатурой. Идут тяжело, как будто прошли миллион километров. Всегда одеты в длинный плащ и шляпу, которые полностью закрывают фигуру, даже в жаркие дни.

Элиза. Как часто это происходило?

Гарден. Я могу припомнить два или три случая. И всегда на улице, при сильном движении. Однажды это было, когда я шел мимо дома, где мыли окна, и один остановил меня, попросив двадцатипятицентовик, — как вдруг рядом метров с пятидесяти свалился кусок шланга. В другой раз в вестибюле отеля я наткнулся на сумку и пропустил лифт, который застрял между этажами. Наблюдатели, опекающие меня.

Элиза. Их слежка всегда к лучшему? Они охраняют тебя?

Гарден. Да, всегда, когда меня пытаются сбить машиной на тротуаре или расстреливают мой дом. (Мягко.) Я пришел к мысли, что люди, пытающиеся убить меня, появляются одновременно с теми, кто хочет стать мной.

Элиза. Том, я тебя плохо слышу. Ты сказал, люди пытаются стать тобой?

Гарден. Да. Люди пытаются войти в мою жизнь, чтобы жить в ней, выпихнув меня.

Элиза. Я не понимаю. Ты говоришь о других людях, которые пытаются разделить с тобой твое тело?

Гарден. Ничего похожего. (Зевает.) Послушай, я пошел. Уже четыре, и я отыграл три полных сета. Для компьютера у тебя прелестный голос. Может быть, я позвоню еще.

Элиза. Том! Не вешай трубку. Мне нужно знать…

Гарден. Я сейчас упаду и засну прямо в телефонной будке. У меня есть твой номер.

Элиза. Том! Том! Щелчок.

Том Гарден отодвинул засов и открыл дверь. Запах Атлантики ударил ему в ноздри: мидии, водоросли и черная грязь низкого прилива, перемешанная с ароматами бензина и гудрона. Он быстро вытеснил из легких спертый воздух психологической кабинки.

Том провел длинным пальцем по запотевшему стеклу и написал восьмую ноту. Сложилась мелодия: ми бемоль, восходящий триплет к ля, фиоритура…

Гарден слишком устал, чтобы продолжать дальше. Он вышел и направился к тротуару. Асфальт был влажным, и кожаные подошвы его башмаков тут же начали издавать сосущие и хлюпающие звуки. В этом городе, в это время, даже в районе, где жило всего шесть миллионов человек, шум не стихал никогда: подземка грохотала в туннеле, патрульные антенны поворачивали свои эллипсы через каждые 1000 метров, дорожная сеть давала знать о себе гудками. Слабые звуки перемешивались со случайными шумами: где-то открыли окно, где-то мяукала кошка, такси разворачивалось за два квартала отсюда.