Миры Роберта Шекли. Книга 5 - [38]

Жара была необычной даже для тропиков, как, впрочем, и запахи — специй, керосина, древесного угля, растительного масла, навоза, а также звуки — незнакомый говор, скрип водяного колеса, мычание скота, громкий собачий лай, перезвон медных украшений. Были и другие звуки, которые нельзя было узнать, другие, совершенно непонятные сценки. Человек в черной чалме медленно делал глубокий надрез на бедре мальчика с помощью инкрустированного ножа, в то время как наблюдавшая за этим толпа хихикала. Пятеро мужчин сосредоточенно колотили кулаками по полосе рифленого железа, по их рукам текла кровь. Здесь можно было увидеть человека с голубым камнем в тюрбане, медленно выпускавшего кольца белого дыма.

Но больше всего его по-прежнему мучило головокружение, оно заставляло все предметы кружиться и падать влево, внутри образовалась пустота, как будто он потерял нечто важное и интимное. От бизнеса мало удовольствия, когда чувствуешь себя так скверно: надо нанести визит доктору в Сингапуре на следующей неделе, а сейчас нужно идти по улице Воров, улице Смертей, улице Забывчивости — черт побери их претенциозность — вниз по улице Лабиринта, улице Желания, улице Рыбы, улицам Завершенности, Орехов, Двух демонов, Лошадей. Оставалось лишь несколько кварталов до дома Ахлида. Ему в рукав вдруг вцепился нищий.

Самую маленькую монетку, о жалостливый, чтобы я мог прожить еще один день!

— Я никогда не подаю нищим, — сказал толстяк.

— Никогда?

— Да, это вопрос принципа.

— В таком случае возьми вот это, — и нищий сунул в руку толстяка сморщенный плод инжира.

— Зачем ты даешь мне это? — удивился толстяк.

— Это вопрос каприза. Я слишком беден, чтобы иметь принципы.

Толстяк двинулся дальше, зажав в кулаке инжир, не решаясь выбросить его, пока нищий мог его видеть. Голова у него кружилась, начали дрожать ноги.

Он проходил мимо будки предсказателей судьбы. Дорогу ему преградила древняя старуха.

— Узнай свою судьбу, о господин! Узнай, что с тобой будет!

— Я никогда не позволяю предсказывать свою судьбу, — сказал толстяк. — Это вопрос принципа. — Но тут он вспомнил нищего. — Кроме того, я не могу себе это позволить.

— Твоя цена в твоей руке! — сказала старуха. Она вынула инжир из руки толстяка и провела его в будку. Она встряхнула медный сосуд и высыпала его содержимое на прилавок. В сосуде было около тридцати монет разнообразной формы, цвета и размера. Она внимательно посмотрела на них, затем взглянула на толстяка.

— Я предвижу надвигающиеся перемены, — сказала она. — Я вижу сопротивление, затем уступку, потом поражение и победу. Я вижу завершение и вновь начало.

— Ты можешь говорить более понятно? — спросил толстяк. Лоб и щеки его горели. В горле пересохло, и было трудно глотать.

— Разумеется, могу, — ответила старуха. — Но я не стану этого делать, ведь жалость — это добродетель, а ты мне нравишься.

Она внезапно отвернулась от него. Толстяк взял с прилавка небольшую монету из кованого железа и вышел.

Улица Начал. Улица Слоновой кости…

Его остановила женщина. Нельзя было сказать, была ли она молодая или старая. У нее были резкие черты лица, темные глаза обведены сурьмой, губы ярко накрашены.

— Дорогой мой, — сказала она, — моя полная луна, моя пальма! Цена ничтожна, а удовольствие незабываемо.

— Я так не думаю, — ответил толстяк.

— Подумай об удовольствии, мой любимый, об удовольствии!

И действительно, как это ни было странно, толстяк подумал, что ему и вправду доставило бы удовольствие общение с этой грязной, болезненного вида женщиной с улицы, удовольствие большее, чем все заранее известные и стерильно чистые отношения прошлого. Вспышка романтических чувств! Но об этом не могло быть и речи, здесь процветал сифилис, и у него не было времени, ему нельзя было останавливаться.

— Как-нибудь в другой раз, — сказал он.

— Увы! Другого раза может не быть.

— Кто знает?

Она посмотрела ему в глаза.

— Иногда можно знать. Этого никогда не будет.

— Возьми это на память обо мне, — сказал толстяк и сунул ей в руку монету.

— Ты поступил очень мудро, заплатив мне, — сказала она. — Ты сам скоро увидишь, что ты купил.

Толстяк повернулся и пошел вниз по улице. Все его суставы болели, было ясно, что он заболел. Улица Лезвий, улица Конца и вот, наконец, дом купца Ахлида.

73

Толстяк постучал в огромную, обитую медью дверь. Слуга впустил его и провел через внутренний дворик в прохладную затемненную комнату с высоким потолком. Толстяк почувствовал себя намного лучше, сидя на мягких парчовых подушках и потягивая ледяной шербет из охлажденной серебряной чашки. Но он все же чувствовал себя очень странно, головокружение так и не проходило. Это раздражало толстяка, было совсем не к месту. В комнату вошел Ахлид, щуплый и тихий человек лет пятидесяти. Толстяк спас ему жизнь во время беспорядков в Мухгайле. Ахлид был благодарен ему за это и, самое важное, был надежным человеком. Они имели общий бизнес в Адене, Порт-Судане и Карачи. Они не встречались с тех пор, как Ахлид несколько лет назад переехал в Арахнис.

Ахлид осведомился о здоровье толстяка и внимательно выслушал его жалобы на недомогание.

— Мне кажется, я просто не могу переносить этот климат, — сказал толстяк. — Но это не имеет отношения к делу. Как твое здоровье, друг мой, как твои жена и ребенок?