— Последняя ночка вместе, а? Не стану вам ее портить. Ну да и все эти недели я вас не слишком допекал. А скучать по вас я буду, хотя и очень хочу вернуться домой.
Он по-медвежьи облапил их и побрел спать.
Эрисса и Рид остались одни. Экспедиция будущников обитала не в палатках, а в здании из арок — воздушных, многоцветных и неразрушимых, точно радуги. Они стояли на террасе над склоном, который уходил вниз к лесу, благоухающему запахами лета, осеребренному луной, и широкой тихой водной глади за ним. Вверху мерцали россыпи звезд. Пел соловей.
— Я, кажется, предпочел бы остаться, — неловко пробормотал Рид.
Она покачала головой:
— Мы ведь обсуждали это, милый. Изгнание и тебе и мне было бы слишком тяжко. А мысль о любви, которая ждет нас дома и которую мы предали бы?
— Все так бессмысленно! — сказал он, терзаясь из-за близкой разлуки. — Мы же только вновь замкнули круг, ничего не совершив. Единственно ты узнала, что основа твоей жизни была ложью.
— Да нет же, нет! — Эрисса положила руку ему на плечо и посмотрела на него с глубокой серьезностью и нежностью. — Неужели ты не понял и я должна тебе снова объяснять? Мы прожили эти полгода и, если встретили горе, обрели друг в друге радость, которая останется с нами до смерти. А наша победа? Ведь это же была победа, раз мы и те, о ком мы заботились, сумели пережить конец мира и даже спасти частицы этого мира для того, который придет ему на смену. Пусть у нас была лишь одна дорога, замкнувшаяся на себе же, но мы ее прошли. Теперь я вижу, что мы никогда не были рабами судьбы, ибо судьбу эту выковывала для нас наша воля. Я придумала для тебя сказку. Юным в страдании нужны сказки. Но я выросла из них, и правда все-таки лучше. Нет, Данкен, мне было больно, невыносимо больно. И я всем сердцем благодарю тебя. Ведь ты доказал мне, что Девкалион в самом деле мой любимый старший сын, что его жизнь — залог того, что ненависть кончается. А Дагон, мой муж? Теперь, лежа в его объятиях, я всегда буду помнить, как он оберегал ту девушку. И ты больше не мой Бог, ты мой любимый друг, а это гораздо больше. Но он — мой мужчина на всю мою жизнь.
Она помолчала, потом сказала медленно:
— Безоблачного счастья не существует. Но теперь я буду счастливее, чем раньше. И хотела бы, чтобы это было дано и тебе, Данкен.
Он поцеловал ее.
— Я верю, что будет так, — ответил он. — Ты исцелила меня от хромоты, о которой я даже не знал.
Она улыбнулась:
— Эта ночь принадлежит нам. Но, милый мой, с кем я скоро расстанусь, прежде еще раз скажи мне о том, что грядет.
— Через тысячу лет Афины воссияют славой, которая будет радовать человечество до конца его существования на Земле. И тайное семя этой славы — наследие твоего народа.
— Такое утешение помогает жить. Моя страна была тем, чем станет их страна. А теперь будем вдвоем, только вдвоем.
Он споткнулся, упал и минуту лежал на вибрирующей палубе, ожидая, пока пройдет головокружение.
Надо поскорее встать и уйти в нашу каюту, думал он. Пока меня кто-нибудь не увидел. Пусть я побрился, постригся и меня снабдили одеждой, имитирующей одежду, модную в эти годы двадцатого века, однако мне не легко было бы объяснить некоторые изменения в моей внешности!
Он встал и выпрямился. К нему вернулись силы и спокойствие. Вокруг мерцал и шуршал пеной Тихий океан. Он попытался сплести из лунного света образ Эриссы, но это было не легче, чем вспомнить недавний сон.
«А ведь она помогла мне обрести все! — подумал он. — Научила меня тому, что значит быть женщиной и, следовательно, что значит быть мужчиной».
Он спустился по трапу. Памела полусидела на своей койке, разделяя одиночество с детективным романом в мягкой обложке. Свет лампы озарял ее волосы и фотографии детей. Она подняла на него глаза.
— О! — сказала она робко. — Ты вернулся раньше, чем я ждала.
Рид улыбнулся ей. Он вспомнил, как раньше на палубе думал о поэте, который погиб молодым во имя бессмысленных причин, но прежде прожил столько, сколько дано немногим.
И я спокоен был вполне,
Меня не била дрожь,
Когда я видел, как ко мне
Ты через луг идешь.
И не догадывался я,
Мне не сказал другой,
Что и тогда, любовь моя,
Любовь была тобой.
Памела внимательно посмотрела на мужа и села прямо.
— Но на тебе же не твоя куртка, — сказала она. — И…
— Понимаешь, я разговорился с вахтенным, мне очень понравилась его куртка, ему — моя, так что мы обменялись, — объяснил он. — Вот взгляни! — Он снял куртку и бросил к ней на колени.
Она невольно принялась ее рассматривать, щупать незнакомую материю. А Рид тем временем снял все остальное, надел халат и под его прикрытием убрал имитации поглубже в ящик, чтобы потом выбросить за борт.
Памела опять подняла на него глаза и сказала удивленно:
— Данкен! Ты же похудел, а я и не замечала. И на лице складки.
— Неужели? — Он сел на койку рядом с ней и подсунул ладонь под ее подбородок. — Пора нам положить конец этому отчуждению. Берись за весла, товарищ! А если не умеешь грести, я тебя научу.
«Надо ее отвлечь, — думал он. — Я расскажу ей всю правду, но не сейчас. Она не поверит. Да и у нас есть вещи поважнее. Я ощущаю в себе столько нового! Понимание должного, дух, который не сдается, смелость радоваться жизни».
