Постепенно Лоренцен научился различать индивидуальные черты каждого из туземцев. Аласву был порывист и разговорчив. Силиш — медлителен и неуклюж, Янвусарран — вспыльчив… Самым знающим из всех рорван казался Джугау — он часто беседовал с Эвери, обучая психолога местному языку. Лоренцен также принимал участие в их беседах, но без особого успеха. Эвери быстро ушел вперед и довольно бойко разговаривал с аборигенами, хотя и утверждал, что не понимает и половины сказанного Джугау.
— Вы должны научить меня всему, что узнали, — сердился астроном. — Вдруг с вами что-то случится? Что тогда нам делать?
— Вы свяжетесь с лагерем, и Гамильтон пошлет за вами флаер, — спокойно отвечал Эвери.
— Черт побери, мне просто интересно! Я тоже хочу поговорить с Джугау и остальными.
— Ладно, ладно. Так и быть, я составлю для вас словарик, но убежден — это вам не очень понадобится.
Так оно и оказалось. Вскоре Лоренцен знал существительные, означавшие дерево, звезду, а также глаголы: ходить, бегать, стрелять. А что дальше делать с таким скудным словарным запасом? Никто из туземцев не желал общаться с ним. А Эвери с Джугау просиживали все вечера у костра, бойко разговаривая друг с другом. Лоренцен с чувством собственного бессилия вслушивался в мяукающий, громыхающий, свистящий голос туземца, наблюдал его энергичную жестикуляцию — и ничего не понимал. Ничего!
Фернандес захватил с собой гитару и по вечерам наигрывал на ней. Аласву, глядя на него, изготовил из ствола высохшего дерева небольшую четырехструнную арфу и присоединился к землянину. Вместе они производили комичное впечатление. Аласву любил наигрывать «кукарачу», а Фернандес выучил простую рорванскую мелодию. Кемаль также быстро нашел себе партнера. Он взял в поход шахматы. Ими заинтересовался Силиш, быстро уловил суть игры, и с тех пор оба приятеля все свободное время проводили в поединках.
Путешествие оказалось мирным и спокойным, но Лоренцен чувствовал растущее неудовлетворение. Порой ему хотелось поскорее вернуться на Луну, в свою обсерваторию. Что они делают здесь, на другом конце Галактики? Да, они открыли новую, разумную расу — но что толку? Проблем человечества это не решит…
— К чему все наши наблюдения? — говорил он Торнтону. — Землянам нужны не они, а новая, пригодная для колонизации планета. Троас же, увы, занят.
Марсианин усмехнулся.
— Вы действительно верите, Джон, что эмиграция на звезды может решить проблему перенаселения? — спросил он. — Таким путем нельзя расселить больше нескольких миллионов человек, а это — капля в море. Пусть даже сто миллионов! На это потребуются лет пятьдесят и огромные средства. За это время население вновь вырастет до прежних пределов.
— Знаю, — согласился Лоренцен. — Я много раз слышал подобные аргументы там, на Земле. Но вы не учитываете важнейший фактор — психологический. Люди совсем иначе поведут себя, если будут знать, что звезды открыты для них, что они могут, если очень захотят, начать новую жизнь на далеких колониях.
Марсианин с сомнением покачал головой:
— Вы меня удивляете, Джон. Откуда такой оптимизм? Не забывайте, что самые жестокие войны последовали вскоре после открытия Америки и заселения планет Солнечной системы. Открытие новых возможностей, свобода действий зачастую способствуют проявлению не лучших, а худших качеств людей: агрессивности, жестокости, алчности. Почему же на других звездах будет иначе?
— Да, сейчас все будет иначе! Человечество устало от войн. Оно нуждается ныне в чем-то значительном.
— Оно нуждается в Боге! — страстно возразил ему Торнтон. — Последние два столетия показали, как опасно Для людей забывать своего Создателя. Они не спасутся от дьявола в себе, улетев к звездам; но изгонят его, обратившись к своей душе.
Лоренцен покраснел, не зная, как возразить на слова религиозного фанатика.
— Не понимаю, почему вы всегда так смущаетесь, когда я говорю о религии? — заметил Торнтон. — Мне кажется, нам есть о чем поговорить, вы не относитесь к числу окончательно заблудших.
— Напрасная трата времени! — возразил Лоренцен. — Мы никогда не поймем друг друга.
— Вы просто не желаете меня слушать, — пожал плечами Торнтон. — Что ж, вы не верите в Бога, а я — в колонизацию планет. Но мне любопытно посмотреть, что из этого получится.
— Скорее вы просто опасаетесь Божьего гнева, который может пасть не только на Землю, но и на ваш Марс. Напрасно волнуетесь, ваш дом минует чаша сия.
— Не обязательно, — со смиренной улыбкой заметил Торнтон. — Господь может наказать и нас. Но мы выживем. Марсиане — живучий народ.
Лоренцен вынужден был согласиться с этим. Как бы ни относиться к верующим, они совершили настоящий подвиг, освоив пустынный, бесплодный Марс. Поющие псалмы батальоны сокрушили империю Монгку и победили Венеру. Кто бы ни были эти верующие: христиане, мусульмане, буддисты или представители любой другой религии, они обладали способностью изменять ход истории. Ни один разумный человек не мог понять до конца сути их фанатизма — а если все-таки начинал понимать, то это означало, что он перестал быть разумным.
Джон посмотрел на мешковатые фигуры туземцев, сидящих вокруг костра. Какие мысли скрывались в их нечеловеческих головах? Могут ли и они раболепствовать, обманывать и убивать?
