Миры под лезвием секиры - [8]

— Толмачку! — поправил кто-то из заднего ряда.

— Не важно… — он покосился на подсказчика живым, набрякшим кровью глазом. — Важно, что с тех пор про них ни слуху ни духу.

— О судьбе разведчиков тоже ничего не известно? — поинтересовался Цыпф.

— Ничего. Как в воду канули. Мы их до того самого места проводили, где Сарычев через болото переправлялся. Авантюра все это… Зряшный риск…

— Вся жизнь наша — зряшный риск, — заметил Цыпф.

— Вот это верно, Левка! — Зяблик тяжело вздохнул, перекладывая голову с Веркиной груди на плечо Смыкова. — Риск… Сегодня в порфире, а завтра в сортире.

— Значит, по явке более или менее разобрались, — деловым тоном продолжал Цыпф. — Какие у кого будут предложения?

— У меня будут! — Смыков вскинул руку. — Предлагаю начать согласно повестке дня и в соответствии с регламентом.

Это предложение он регулярно вносил в начале каждого собрания, а потом терпеливо дожидался его конца, чтобы потребовать прекращения прений. Никто даже и не смел покуситься на эту священную прерогативу Смыкова.

— Тогда начнем, — кивнул Цыпф. — Кто первый? Как всегда — Кастилия? Надежда наша и беда…

— Я, с вашего позволения, сидя, — произнес человек неопределенного возраста и неприметной наружности. Выглядел он каким-то линялым и стертым, но первое впечатление было весьма обманчиво: вылинял он в многочисленных кровавых банях, а сточен был буйной жизнью, как нож — оселком.

— А что случилось, если не секрет? — осторожно осведомился Цыпф. — Вы ранены?

— Самую малость… Нравы общества, в котором мне приходится вращаться, позволяют разрешить все споры, в том числе и метафизические, при посредстве холодного оружия. Отклонить вызов, как вы сами понимаете, равносильно бесчестью.

— А как соотносятся эти нравы с общепризнанным тезисом о приоритете человеческой жизни над всеми другими ценностями? — ехидно осведомился кто-то.

— Как? — раненый еле заметно усмехнулся. — А как все у нас соотносится: через пень-колоду. Примерно так же, как в течение двадцати веков до этого соотносились с человеческими нравами тезисы «не убий» и «не укради». Однако я могу успокоить вас — смертельные исходы крайне редки. Поединок обычно идет до первой крови… Но мы, пожалуй, отвлеклись.

— Вот именно, — подтвердил Цыпф.

— Вверенный моему надзору край похож на тлеющие под пеплом угли, да простит меня Лев Борисович и наше уважаемое собрание за столь избитую метафору. Религия продолжает служить цементирующим фактором общества, что для нас крайне нежелательно. Пропаганда атеизма имела скорее негативный результат. Более перспективной мне кажется идея противопоставления духовенству какой-то части общества — купечества, например, или дворянства. Естественно, на принципах реформации. Но для этого нужны средства и время. И если в первом мы крайне ограничены, то о втором вообще предпочитаем умалчивать. Сколько времени у нас в распоряжении: час, день, век, тысячелетие? И вообще, возможна ли какая-нибудь конструктивная деятельность в камере смертников?

— Я вас сегодня не узнаю, — мягко сказал Цыпф. — Откуда такой пессимизм? Может, вы устали? Рана, утомительная дорога…

— Пустяки… Однако последуем совету товарища Смыкова и вернемся к повестке дня. Кстати, как там у меня с регламентом, любезный?

— Еще шесть минут, — доложил Смыков, глянув на часы.

— Короче, обстановка мало вдохновляющая. Несмотря на все препоны, монахи возвращаются в монастыри, где тайно изготавливают порох и льют пули. В подполье действует инквизиция. Впрочем, главное не это. Дух толерантности, терпимости, добрососедства не имеет прочных корней в людских душах. Достаточно случайного порыва ветра, чтобы костер насилия запылал снова..

— Стравить их опять с арапами или нехристями! — предложил чей-то не очень трезвый голос. — Давно пора этих гадов проучить! Меня, бывало, жена как отколотит, так я ее сразу зауважаю! Полные штаны этой самой толерантности. Истинная правда.

— Если вас тянет людей стравливать, лучше к аггелам подавайтесь, — поморщился раненый. — Прямо сейчас бегите, пока Зяблик спит… Было уже. Все было. И те нас колотили, и эти, и мы их всех. А толку? Истина не рождается ни в драках, ни в спорах. В драках побеждают сила и жестокость, в спорах — нахрап и горло.

— И как же ты, интересно, понимаешь истину на современном этапе? — глумливо поинтересовался все тот же нетрезвый голос.

— Уцелеть, но только не ценой чужой крови…

— Мы не забываем, какую опасность представляет собой Кастилия, — сказал Цыпф. — Но следует также помнить, что ее народ наиболее близок к нам в масштабах времени. Уничтожение или даже ослабление Кастилии может нарушить сложившийся в последнее время баланс сил. Это будет на руку только экстремистам, которых достаточно как здесь, так и в сопредельных регионах. Я слышал, что в Лимпопо тоже не все благополучно.

— А где сейчас благополучно, скажите вы мне? — огрызнулся парень с серьгой в ухе. — Пойдите и докажите что-нибудь моим подопечным! Они ведь ни в бога ни в черта не верят. Дикари! Как им объяснить, что конь не антилопа и охотиться на него нельзя?

— Откуда там кони взялись? — удивился Цыпф.

— А нехристи гоняют кормить. У них, видите ли, трава не уродилась. Мало того. Раньше арапы только на скотину охотились, а теперь и на людей стали. Колдуны им разрешают. Если, дескать, львов не стало, можно нехристей убивать. Они тоже желтые, хоть и без хвостов. Чуете, чем это пахнет? Новой резней. Мне эти колдуны уже во где сидят! — он приставил к горлу ребро ладони. — Прибрали к рукам всю торговлю маниокой. Монополисты! Уже не побрякушки за нее требуют, а железо. Зачем им железо, спрашивается? Они же ни плуга, ни мотыги не знают. Зато наконечники к копьям замечательные куют. Носорожью шкуру пробить можно. И еще мода пошла — на наших бабах жениться. Вот эти дуры колдунов и подначивают. Не верьте, дескать, бледнолицым. Они всегда были врагами трудового негритянского народа.