Миры Филипа Фармера. Том 19. Ночь света. Отче звёздный. Мир наизнанку - [12]

Кэрмоди содрал с себя липкую майку и направился в душ.

— Или ты не уверен в приборе?

Увидев отчаяние на лице Рэллукса, он засмеялся и прокричал сквозь шум горячей воды:

— В чем дело? Ты действительно так напуган?

— Да, я напуган. А ты?

— Да чтобы я чего-то испугался? Никогда! В моей жизни не было места страху. И не то чтобы я скрывал его. Просто мне вообще незнакомо это чувство, понимаешь?

— Иногда я подозреваю, что тебе незнакомы любые чувства, — ответил Рэллукс. — Я даже сомневаюсь, есть ли у тебя душа. Вернее, она должна быть где-то, но ты запрятал ее так глубоко, что никто, включая тебя самого, не может ее увидеть. Иначе…

Кэрмоди захохотал и начал намыливать волосы.

— Главный лжец в госпитале Джонса Хопкинса говорил, что я врожденный психопат, с самого раннего детства неспособный воспринимать моральный кодекс. Он сказал, что я нахожусь за гранью вины и за гранью добродетели, но не из-за болезни ума, как ты полагаешь, а вследствие потери того, что делает человека человеком. Он без всякой лести заявил, что я — одна из тех редких птиц, перед которыми наука образца 2256 года от Рождества Христова абсолютно бессильна. Потом извинился и сказал, что вынужден изолировать меня от общества до конца моей жизни. По его мнению, меня следовало держать на мягких депрессантах, чтобы я был безвредным и послушным. И еще на мне следовало бы провести пару тысяч опытов, чтобы найти причину, сделавшую меня конституциональным психопатом.

Кэрмоди замолчал, вышел из-под душа и начал вытираться полотенцем.

— Ты, конечно, понимаешь, — с улыбкой добавил он, — что я не мог согласиться с этим. Чтобы Джон Кэрмоди сидел в вонючей палате? Короче, я удрал из госпиталя, улетел с Земли и рванул к Трамплину — на самый край Галактики. Это была наиболее удаленная планета Федерации, и там я пробыл год, занимаясь контрабандой содомейских груш. Потом на мой след вышел Располд, этот галактический Шерлок Холмс, но я улизнул у него из-под носа и отправился сюда, на Радость Данте, где не действуют законы Федерации. И все же мне не хочется торчать здесь вечно. В принципе планета неплохая: тут тоже можно делать деньги, еда и выпивка нормальная, а от женщин захватывает дух. Но я хочу доказать, что Земля превратилась в конюшню для глупых ослов. Мне хочется вернуться и жить в свое удовольствие, не опасаясь ареста. И я сделаю это, приятель, сделаю, даже если мне придется вести себя крайне осторожно.

— Ты сошел с ума. Тебе не уйти от закона. Они арестуют тебя, как только ты сойдешь с корабля!

Кэрмоди рассмеялся:

— С чего ты взял? А ты знаешь, что федеральное антисоциальное бюро получает информацию и приказы от Буджума?

Рэллукс кивнул.

— Буджум — это огромный банк протеиновой памяти, большой компьютер, в ячейках которого собрана вся доступная информация о Джоне Кэрмоди. Вне всяких сомнений, Буджум разослал приказ, чтобы все корабли, прилетающие на Радость Данте, собирали сведения о бежавшем преступнике. Но что произойдет, если он получит свидетельство о моей смерти? Буджум отменит свои директивы и отправит дело Кэрмоди в архив. Он забудет о нем, понимаешь? И когда колонист… ну, скажем, с Вайлденвули решит промотать сколоченный капитал и прилетит на родную планету, кто станет цепляться к нему, даже если он здорово похож на Джона Кэрмоди?

— Но это же абсурд! Во-первых, откуда Буджум получит доказательства твоей смерти? Во-вторых, когда ты прибудешь на Землю, твои отпечатки пальцев, изображение сетчатки и спектр излучения мозга попадут в картотеку Федерации и будут моментально опознаны.

Кэрмоди усмехнулся:

— Я пока не хочу говорить тебе, как будет решен первый вопрос, но что касается второго, то отпечатки пальцев меня не смущают. Их никто не станет перепроверять. Данные о колонисте, прилетевшем на Землю в первый раз и родившемся черт знает на какой планете, будут занесены в совершенно новый файл. Я даже имя могу не менять.

— А если кто-нибудь тебя узнает?

— При численности населения в десять миллиардов человек? С такими шансами я готов рискнуть.

— Между прочим, я могу рассказать о твоем плане властям.

— А разве мертвые говорят?

Рэллукс побледнел, но не дрогнул. Его лицо выражало благочестие и всепрощение. Большие черные глаза смотрели на Кэрмоди без страха и упрека, и было даже немного жаль, что они придавали монаху смешной и нелепый вид из-за несоответствия со вздернутым носом, большими губами и оттопыренными ушами.

— Ты решил убить меня? — спросил Рэллукс.

Кэрмоди громко захохотал:

— Нет, этого не потребуется. Неужели ты думаешь, что вы со Скелдером переживете Ночь и останетесь в здравом рассудке? Ты уже видел, что происходит при кратких и слабых вспышках. А ведь это только прелюдия, настройка на наше естество! Представь, что же такое настоящая Ночь!

— Ты говоришь так, будто с тобой случится что-то другое, — произнес побледневший Рэллукс.

Кэрмоди пожал плечами и пригладил иссиня-черные волосы.

— Очевидно, мое подсознание, или то, что ты называешь этим словом, проецирует части тела одной знакомой мне женщины. Ты даже можешь сказать, что мои сокровенные желания воссоздают картину преступления. Я не понимаю, как можно взять абсолютно чистый субъективный феномен и превратить его в объективную реальность. Тэнд говорит, что существует несколько теорий, которые пытаются объяснить этот парадокс с научной точки зрения. Лично я считаю его чем-то сверхъестественным. Впрочем, какая разница? Я не очень-то переживал, шинкуя Мэри на куски, и мне плевать на то, что часть из них снова вывалится передо мной из воздуха. Чтобы достичь цели, я могу переплыть океаны крови, и пара кусков от Мэри с ума меня не сведет.