Миры Филипа Фармера. Том 16. Дейра. Повести и рассказы - [33]

— Стало быть, тогда ты еще не считал, что своего тела следует стыдиться. Как думаешь сейчас. Ты просто позволил окружающим убедить себя в этом! — Р’ли помолчала. — Знаешь, — сказала она наконец, — я еще в состоянии понять ваших женщин. Богатыми нарядами они скорее скрывают недостатки фигуры, чем подчеркивают отсутствие оных…

— Да ты просто злючка!

— Вовсе нет. Говорю что думаю.

Джек выпрямился, нахлобучил шляпу и сгреб в охапку одежду с куста:

— Прежде чем отправляться за медом, ответь-ка на один только вопрос. Почему ты отдала мне свою долю жемчуга?

Сирена поднялась из воды и, плавно ступая, двинулась к Джеку. Крохотные хрустальные галактики срывались с ее упругих сосков. Целый их водопад низвергался с гривы. Левой рукой Р’ли взъерошила себе волосы — вспыхнув, они заиграли на солнце червонным золотом. Ее затуманившийся фиалковый взгляд встретился с карими глазами Джека. Правая рука нерешительно замерла на полпути. Джек потупился, но руки сами собою протянулись навстречу.

Она не отпрянула, не убежала. Подчиняясь нежной, но твердой мужской ласке, сирена упала в объятия Джека.

Нападение на армейский обоз состоялось спустя неделю. К девяти вечера «ужи» вырядились сатирами. Такая маскировка навряд ли провела бы кого-либо среди бела дня, да и ночью на нее не следовало слишком уж полагаться. Но никого особо это не заботило. Тщательно ли они сменят обличье или небрежно — предлог у королевы будет в любом случае и при любом исходе дела.

Когда в потемках они неслышно приблизились к таверне «Стекляшка», их встретил гул развеселых голосов и потоки яркого света. Разгулявшаяся вовсю охрана беззаботно дула пиво и резалась в кости. У фургонов, выстроенных цепочкой на заднем дворе, возился с упряжью одинокий сержант. Он даже не обернулся, когда первые «налетчики» вышли из-за амбара.

Снять часовых оказалось чертовски несложным делом. Выйдя из темноты, лжесатиры запросто окружили и обезоружили онемевших солдат, на удивление практически не встретив сопротивления. «А так ли уж эта удивительно?» — размышлял Джек, затыкая рот одного из караульных кляпом.

На оглушительный в ночи скрип фургонов да на храп выбиравшихся на дорогу обозных единорогов таверна отозвалась лишь новым взрывом веселья. Выехав на тракт, похитители отбросили всяческую осторожность и стали понукать единорогов в полный голос. Только тогда двери таверны распахнулись настежь, и наружу с криком высыпала толпа обозников, все еще с кружками в руках.

Джек решил, что актеры из военных — ни к черту. Слишком уж неубедительно звучали адресованные похитителям проклятия, а несколько раз — он готов был присягнуть в этом — донесся даже откровенный смех.

Весь долгий обратный путь его не покидало безрадостное чувство. Какой уж там боевой задор — сплошное разочарование! Даже не довелось опробовать в деле обновку — клинок упругого стекла. Обнажить и то не пришлось! А так хотелось себя испытать — скрестить шпагу с оружием достойного противника!

На плечи давила тяжесть, от которой вдруг не избавишься…

Даже во время нечастых свиданий с Р’ли он не мог освободиться от этой незримой ноши. Слишком уж многое напоминало о тех — самых первых — словах, сказанных после первого же поцелуя.

Никогда их не позабыть. Джек явственно помнил, как задыхаясь шептал о своей любви, неустанно повторял: любимая моя! единственная! и плевать, если узнают. Пусть знают все!

Он снова и снова сжимал Р’ли в объятиях и клялся в вечной любви.

— Я верю, Джек, верю, милый! Но ты ведь понимаешь — это невозможно! Церковь, закон, семья — все восстанут против тебя.

— Начхать мне на это, любимая!

— Есть лишь один-единственный выход. Уйдем со мной!

— Куда?

— В Тхраракию, в горы.

— Я… я не могу.

— Но почему, милый?

— Как оставить родителей? Это разобьет им сердце… Предать девушку, которой дал слово? Заслужить анафему?..

— Если любишь по-настоящему, то должен пойти со мной.

— Тебе легко говорить, ты ведь не… не человек.

— Если уйдешь вместе со мной, то там, в горной долине, ты обретешь не только меня. Куда больше. Ты станешь тем, кем никогда бы не стал здесь, в Дионисии…

— Кем же?

— Совершенным человеком.

— Не понимаю.

— Ты обретешь невиданное у людей душевное равновесие, власть над собственным рассудком. Твое подсознание станет действовать заодно с сознанием. Ты избавишься от сумбура в мыслях, ты изведаешь гармонию чувств, ты перестанешь наконец звучать, как расстроенная арфа…

— И все же никак тебя не понять…

— Пойдем, Джек, пойдем же со мной! В долину, где я провела три года в ритуалах Посвящения. Только там ты встретишь настоящих, цельных людей! Ты сам… только не обижайся, Джек, но ты ведь шероховатый, как неструганое полено. На нашем языке про тебя сказали бы — «панор». Нечто вроде лоскутного одеяла. Набор разрозненных кусочков.

— Ну спасибо! Значит, я просто чучело какое-то…

— Можешь сердиться, если так тебе легче. Но, поверь, я не собиралась тебя обидеть. Хочу лишь, чтобы ты понял: ты сам еще не познал себя, подлинных своих возможностей. Они скрыты от тебя — в основном воспитанием. Перестань играть в прятки с самим собой, Джек! Не отказывайся от возможности познать себя.