Миры Филипа Фармера. Том 13. ЭКЗОРЦИЗМ. Ловец душ. Плоть - [85]

Виргиния ничем не показывала, — что знает о том, как на него действует. Она глядела на него взглядом не знающей сомнений львицы.

Как и все маскотки, Виргиния была одета в платье до щиколоток и с высоким воротом, но ее платье было покрыто крупным жемчугом. Треугольный вырез обнажал большую, но упругую грудь. Каждый сосок был окружен двумя кругами синей и белой краски.

— Завтра, бессмертный, ты станешь и Сыном, и Любовником Матери. Тебе необходимо к этому приготовиться.

— Что же я должен для этого сделать? — спросил Стэгг. — И зачем?

Он взглянул на нее, и боль отдалась у него во всем теле.

Она махнула рукой. Немедленно появился ожидавший за углом Джон Ячменное Зерно. Он тащил две бутыли — с белой молнией и с чем-то темным. Евнух-жрец подставил ему чашу. Наполнив ее темной жидкостью, Джон подал ее жрице.

— Лишь ты, Отец Своей Страны, имеешь право это пить, — сказала она, протягивая чашу Стэггу — Это самая лучшая «драма стикса».

Стэгг принял чашу, неуверенно на нее глядя, но не желая показаться трусом:

— Мастика? Болгарская плодовая водка? Ну ладно, поехали! Никто никогда не скажет, что Питер Стэгг не смог перепить лучших из своих потомков! Аахх!

Затрубили фанфары, ударили барабаны, завопили и забили в ладоши служители.

Лишь тогда он услышал, что кричит ему Калторп:

— Капитан, ты не понял! Не мастика, а Стикс! Она сказала: «Драма Стикса!» Понял?

Стэгг понял, но было поздно. Комната закружилась все быстрее и быстрее, огромной летучей мышью налетела тьма.

И под грохот фанфар он упал ничком головой к двери.

III

— Ну и похмелье! — простонал Стэгг.

— Боюсь, что очень сильное, — произнес чей-то голос, и он с трудом узнал Калторпа.

Стэгг сел на ложе и тут же завопил от боли и шока. Скатившись с кровати, он упал на колени, с трудом поднялся и подошел, шатаясь, к трем расположенным под углом друг к другу зеркалам во весь рост. Он был голым. Яички ему покрасили в синий цвет, член — в красный, ягодицы — в белый. Но он не обратил на это внимания. Он ни на что не обратил внимания, кроме двух каких-то ветвистых штук, торчащих у него из лба под углом сорок пять градусов.

— Рога? Как они туда попали? Кто их прицепил? Ну, попадись мне эти шутники. — с этими словами он попытался отодрать их с головы, но взвыл от боли и отдернул руки, не отрывая взгляда от зеркала. У основания одного рога выступила кровь.

— Не рога, — сказал Калторп — Панты. Люблю точность выражений. Не твердые, мертвые, ороговевшие, а мягкие, теплые и покрытые бархатистой кожей. Если приложишь к ним палец, ощутишь пульсацию артерий. Станут ли они впоследствии твердыми и мертвыми рогами зрелого — извини за каламбур — лося, мне неизвестно.

Капитан был сбит с толку, но искал, на кого излить гнев.

— Ну ладно, Калторп, — прорычал он, — а ты в этой игре не замешан? Потому что иначе я тебе руки и ноги оторву!

— Ты не только похож на зверя, но и начинаешь вести себя соответственно! — буркнул Калторп.

Стэгг собрался было врезать антропологу за несвоевременный юмор, но вдруг заметил, что тот бледен и руки у него трясутся. За его сдержанной иронией прятался настоящий страх.

— Ладно, — сказал Стэгг, немного успокоившись. — Что случилось?

Срывающимся голосом Калторп ему рассказал, что жрецы понесли его бесчувственное тело в спальню, но тут вбежала толпа жриц и на них набросилась. В какой-то страшный миг Калторпу казалось, что Стэгга вот-вот разорвут пополам, однако битва оказалась притворной, ритуальной, и телом, как и следовало по сценарию, овладели жрицы.

Стэгга перенесли в спальню Калторп попытался проскользнуть туда же, но был буквально выброшен вон.

— Вскоре я понял почему. В комнате не должно было быть мужчин — кроме тебя. Даже хирурги были женщинами. Скажу тебе, когда я увидел, как они туда направляются с пилами, сверлами и бинтами, я чуть с ума не сошел. Особенно когда понял, что хирурги пьяны. Да и все эти женщины были пьяны. Дикая стая! Но меня заставил уйти Джон Ячменное Зерно. Он мне объяснил, что в этот час женщины разорвут на части — буквально — любого мужчину, который им попадется. Он намекнул, что некоторые из музыкантов пошли в жрецы не добровольно, а просто не успели вовремя убраться с дороги у дам вечером накануне зимнего солнцестояния.

Ячменное Зерно меня спросил, не из братства ли я Лося. Ибо лишь братья Великого Лося могут в этот вечер чувствовать себя в относительной безопасности. Я ответил, что я не Лось, но был когда-то членом клуба Львов, хотя и просрочил членские взносы примерно за восемьсот лет. На это он сказал, что в прошлом году это бы мне помогло, когда Солнце-героем был Лев. Но сейчас я в великой опасности. И настоял на моем уходе из Белого Дома до тех пор, пока Сын — он имел в виду тебя — не будет рожден. Я счел за лучшее послушаться. На рассвете я вернулся и увидел, что здесь никого, кроме тебя, нет. Вот я и ждал, пока ты проснешься.

Он покачал головой и дружелюбно усмехнулся.

— А ты знаешь, — сказал Стэгг, — я что-то вспоминаю. Как-то смутно и вперемешку, но вспоминаю, что было после этой выпивки. Я был слаб и беспомощен, как младенец. Вокруг меня был дикий шум. Бабы орали, как будто рожают..