Мировой кризис - [169]

Третий греческий корпус отступал к своей базе на Мраморном море. Когда он приближался к Мудании, преследуемый турками по пятам, французский офицер сообщил греческому начальству, что греки находятся в нейтральной зоне и должны сдаться. Командиры обоих авангардных полков, знавшие, что Мудания не находится в нейтральной зоне, отказались сдаться и горными тропинками успешно довели свои полки до Пандермы, но часть третьего корпуса сдалась французам и была выдана кемалистам. Остальные, бросив пушки, добрались до Пандермы и были посажены на суда. Таким образом, в течение двух недель после 26 августа греческая армия, которая вступила в Анатолию по требованию Великобритании, Соединенных Штатов и Франции, которая на протяжении трех лет была базисом союзной политики по отношению к Турции и объектом между союзническими интригами – эта самая армия была уничтожена или прогнана за море. Турция опять стала единственной владычицей Малой Азии, и армия Мустафы Кемаля, отпраздновав свой триумф сожжением Смирны и неистовой резней христианского населения, повернула свои передовые колонны к Костантинополю и проливам.

Над Европой разразилась теперь катастрофа, задолго подготовленная неосторожностью греков и медлительностью, разногласиями и интригами союзников. Иллюзии держав, подписавших Севрский договор, поддерживались только вооруженными силами Греции. Силы эти были теперь разбиты. Перенесению войны на европейский континент мешала теперь только дюжина батальонов, споривших друг с другом британских, французских и итальянских войск, а пожар Смирны и совершенное в ней отвратительное избиение были предуказанием той судьбы, которая готовится Константинополю. Последствия нового турецкого вторжения в Европу были неисчислимы. Борьба кемалийских армий, подкрепленных материальными и людскими ресурсами Константинополя, со стоявшими во Фракии греческими войсками грозила снова поставить на очередь все спорные вопросы Балканского полуострова. Новое появление турок в Европе, выступавших теперь в роли неукротимых и безудержных победителей, запятнанных кровью беспомощного христианского населения, противоречило всему, что случилось во время войны, и было наихудшим унижением для союзников. Победа союзников над Турцией была более полной, чем победа над какой бы то ни было другой страной. Мощь победителей ни в какой другой стране не демонстрировалась с таким высокомерием, как в Турции. А между тем теперь все плоды успешной войны, все военные лавры, ради которых многие тысячи умерли на Галлиполийском полуострове, в пустынях Палестины и Месопотамии, в болотах Салоникского фронта и на борту обслуживавших эти экспедиции судов, все диверсии союзных войск, потребовавшие столько людей, оружия и затрат, – все это закончилось постыдной развязкой. К началу мирной конференции союзные армии одержали над Турцией абсолютную и бесспорную победу. Прошло четыре года, – и болтуны превратили победу в поражение. Прошли четыре года, отмеченные бессмысленным истреблением человеческих жизней; погибали не только солдаты на полях сражения, но и в еще большей степени – женщины, дети, старики, инвалиды, безоружные. Все выспренние претензии Европы и Соединенных Штатов, все красноречие государственных деятелей, все комитеты и комиссии, тщательно проработавшие вопросы, – все это привело повелителей, располагавших раньше подавляющими силами, к этому горькому и постыдному концу.

Но последнее слово еще не было сказано. У нас оставалось еще время, и мы могли если не исправить беду, то по крайней мере достичь заключения мира, который сохранил бы до некоторой степени престиж союзников и охранил Европу от нового пожара. В этом отношении лежавшие на нас обязательства были совершенно точны. Область вокруг Константинополя от линии чаталджийских укреплений до исмидских укреплений и от Черного моря до Дарданелльского пролива была объявлена нейтральной зоной. Кемалисты согласились уважать ее неприкосновенность, границы ее были установлены вместе с кемалистскими офицерами, и территория области была определена совершенно точно. Мы видели, что за несколько месяцев до этого, когда Греция попыталась исправить свое положение путем захвата Константинополя, эти же союзники провозгласили неприкосновенность нейтральной зоны, и британские, французские и итальянские войска двинулись со знаменами и в полном боевом снаряжении на ее защиту. Если было справедливо путем этого объединенного союзнического выступления лишать Грецию единственного способа, при помощи которого она могла спасти свои малоазиатские армии, то разве не было обязанностью союзников помешать тому, чтобы эта нейтральная зона была пройдена турками, которые хотели атаковать и уничтожить остатки греческих армий во Фракии? Если Англия, несмотря на симпатии к грекам английского премьер-министра, выступила вместе с Францией и Италией и задержала греческое наступление на Константинополь, то разве эти державы не были обязаны защищать вместе с нами те границы, которые они совместно установили и обязались охранять?

Неужели нам предстояло быть выгнанными из Константинополя и уехать оттуда на наших судах, предоставив Кемалю расправиться с теми, кого он считал изменниками своей стране, – с султаном, его министрами и всеми теми, кто выполнял наши инструкции и осуществлял условия перемирия? Неужели три великих нации, до которых доносились жалобные крики смирнских жертв, должны были бежать без оглядки при приближении вооруженных отрядов? Неужели они должны были оставить город, которым они завладели и за который они приняли на себя прямую ответственность, и обречь его на безжалостную расправу или, еще хуже, на безудержную анархию? Но чтобы это предотвратить, необходимо нечто иное, чем обман и болтовня. Кто-то должен был проявить твердость, – иначе все грозило рухнуть. От итальянцев нельзя было многого ожидать. Они знали, что греки были посланы в Малую Азию для того, чтобы предупредить их и не дать им воспользоваться их законными правами. В настоящее время греки были загнаны в море, а вместе с крушением греческих мечтаний исчезли или по крайней мере ослабели и итальянские претензии. Но неужели Франция, эта воинственная нация, командовавшая союзниками в Армагеддонской битве, Франция Фоша и Клемансо, намеревалась отказаться от выполнения своих обязательств? Можно многим извинить те мелкие прегрешения, которые она совершила благодаря дипломатической деятельности Франклина Буйона. Но как бы то ни было, между Ллойд-Джорджем и Пуанкаре произошел полный разрыв, и они перестали понимать друг друга. По отношению друг к другу они проявили только антагонизм в самых разнообразных формах. Политика Ллойд-Джорджа, старавшегося создать великую греческую империю, мало интересовала Францию, а между тем постоянная борьба с турками грозила создать Франции чрезвычайно большие затруднения на тех сирийских территориях, которые она только что завоевала. Политику Ллойд-Джорджа даже руководящие круги британского общественного мнения считали противоречащей общим интересам Британской империи. Это была личная политика, да и кроме того ее инициатор не решался принять на себя полную ответственность за нее. Французы не могли понять, чего добивалась Британия. Между Британией и Францией возникли другие разногласия из-за репараций и мирного трактата, а французское вторжение в Рур висело темным облаком над только что оживавшей Европой. Англо-французские отношения ухудшились до последней степени; трудно было поверить, это эти два народа, испытавшие столь много, столь много достигшие, похоронившие столько мертвецов на полях общих сражений и спасшиеся из огненной печи мировой войны благодаря своей стойкой дружбе, могли так быстро разойтись. Но в конце концов все эти трудности были лишь поверхностными недоразумениями, которые иногда случаются между хорошими друзьями. Теперь же ситуация стала поистине грозной, и над пеной и мутью событий, словно гранитные утесы, поднялись коренные расхождения.