Мировая революция. Воспоминания - [141]

Все эти теории были сформулированы своими главными представителями совершенно не политически – это была программа культурной и духовной взаимности, это не был политический панславизм; в более позднюю эпоху, не без влияния пангерманистов, панславизм, первоначально культурный, начал приобретать у некоторых политиков и философов истории политический характер.

Славянский панславизм нельзя научно обосновать, как нельзя обосновать и мессианские стремления пангерманцев и тому подобные явления. Я относился всегда скептически ко всем этим без различия философским или политическим теориям. Я не могу некритически принимать славянского мессианизма, подобно тому, как я не принимал и одностороннего преклонения перед западной культурой. Разговоры об упадке Запада, которые вели славянские и германские мессианисты, научно ни на чем не обоснованы; я отвергаю также теорию об упадке Германии и подобным же образом отрицаю культурную философию Шпенглера. Более глубокое знание культуры всех народов, философская критика их культурного развития приводит нас к культурному синтезу, не только к славянской, но к всенародной взаимности. Поэтому на старую программу «Ex oriente lux?» я отвечаю: да, но также и «Ех occidente!». Вся наша история, наше географическое положение ведут нас к этому синтезу.

В действительности этот синтез уже осуществляется у всех народов. Нет необходимости доказывать, как всюду культивируют отовсюду пришедшую науку и философию, как отдельные народы дополняют друг друга в этой области и как они взаимно влияют; я не буду указывать, как все народы усваивают результаты совместной технической и вообще внешней цивилизации. Что касается литературы и искусства, то мы внаем, что славяне давно и постоянно жадно впитывают западную литературу; в противовес Запад охотно, а в последнее время даже напряженно принимает русскую культуру. Известный романист Поль Адам уже много лет тому назад сказал: «Il faut que l’Empire d’Orient et celui d’Occident s’épousent»; a Поль Адам был среди иных французским и романским мессианистом.

Я уже обращал внимание, как в западных литературах, во Франции, Англии, Америке и Италии усиливалась перед войной литературная взаимность: эти европейские течения не пострадали от войны, а после нее развиваются весьма многообещающим образом.

Европеизм не противоречит здоровому ядру колларовской взаимности, наоборот, он его дополняет и довершает; европеизм исключает лишь романтический мессианизм и шовинизм. Поскольку мессианизм обратил внимание на некоторые положительные свойства и особенности народов, постольку это является его заслугой. Реалистическая критика не будет лишь отрицать мессианизм, она даст оценку всех живых культурных элементов и подготовит, таким образом, тот органический синтез, который не будет ни национальным, на противонациональным, а, наоборот, национальным – каждый народ будет развивать свой национальный характер и свои национальные особенности под влиянием всех жизненных, сильных культурных элементов и направлений.

Это всеобщее правило, которое при каждом отдельном случае должно быть конкретизовано. Весьма трудно критически констатировать, как действовали у нас чужие влияния, которые из них были сильнее, которые слабее (глубже и более общи), которые были продолжительны и которые проходящи… и т. д.; еще труднее определить, которые из чужих влияний и в какой степени были для нас благотворны и необходимы, которые были конгениальны. Обо всем этом до сих пор у нас мало точных изысканий; для этого ведь необходимо знать, что является нашей истинной национальной основой, нашим национальным характером, насколько верно содержание нашей национальной жизни и стремлений, какова его культурная ценность, что из чужих влияний нам нужно и благоприятно. Вполне естественно, что у нас шли против всего немецкого и против германизации в то время, когда нам насильственно и официально прививали немецкий дух, немецкий язык и культуру; наоборот, французские и иные влияния и образцы принимались охотно, особенно это можно сказать о славянских и русских влияниях.

Культурная взаимность, искание и приятие чужих влияний, не только политических, но и культурных, является расценкой своего и чужого народа, расценкой вообще всей человеческой культуры. Такая критическая, научная философия национальности и культуры является теперь одной из наших первых задач. Недостаточно требовать лишь любви к народу и отечеству, нам ведь нужна сознательная любовь, как это формулировал Неруда, нам нужна обдуманная культурная программа. К созданию такой обширной и содержательной национальной программы я стремился постоянно еще до войны, и так возникли споры и борьба вокруг ценности нашей национальности; я не сомневаюсь, что теперь, когда мы политически свободны, у нас будут более последовательно заниматься столь желательной философией культуры и национальности. Наши историки литературы и художественные критики, наши социологи и историки, точно так же как и наши политики, теперь прямо принуждены принять критическую ориентацию: что мы вносили и будем вносить в человеческую сокровищницу, что нам нужно от остальных народов, дабы мы могли содействовать человечеству.